Энциклопедический словарь "Славянский мир I-XVI века" В. Д. Гладкий, Москва Центрополиграф 2001 г.

"Древняя Русь в лицах боги, герои, люди" Б. Путилов - СПб, Азбука, 1999.

 Пропп В. Я. Русский героический эпос

Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

Проф. А. П. СКАФТЫМОВ. ПОЭТИКА И ГЕНЕЗИС БЫЛИН ОЧЕРКИ

Энциклопедический словарь "Славянский мир I-XVI века" В. Д. Гладкий, Москва Центрополиграф 2001 г.
 

"Древняя Русь в лицах боги, герои, люди" Б. Путилов - СПб, Азбука, 1999.

Садко

   Былины о Садко, как и былины о Василии Буслаеве, уводят нас из княжеского стольного Киева, из южных степей, где происходили богатырские сражения, на север — в средневековый Новгород, республику бояр и купцов, связанную торговыми узами с Европой. У Новгорода были свои герои и свои социальные конфликты. И хотя Садко — персонаж полностью вымышленный и ни о каком историческом его прототипе говорить не приходится, в образе его запечатлелись характерные черты новгородского общества XII—XV веков. В Древней Руси правда жизни нередко раскрывалась через фантастические ситуации и через необыкновенные дела героев.

Купец новгородский и гусляр Садко. Художник Н. Кочергин
 

   Садко вначале — гусляр, певец, который живет тем, что его приглашают на богатые пиры. Он беден:

А прежде у Садка имущества не было,
Одни были гусельки яровчаты.

   Почему-то его перестают звать на пиры, и он идет к Ильмень-озеру и здесь играет на своих гуслях. Бытовая ситуация сменяется ситуацией фантастической: игру Садко слышит морской царь, «хозяин» озера, и решает наградить певца. Садко должен побиться с купцами «о велик заклад», что в озере живет чудесная рыба с золотыми перьями. В споре с гусляром несколько купцов закладывают свои лавки с товарами, а бедный Садко закладывает свою голову. С помощью морского царя Садко трижды вылавливает рыбок с золотыми перьями и становится богатым «гостем» — купцом.
   Казалось бы, судьба бывшего гусляра определилась — он вошел в состав новгородского купечества, завоевал себе место под солнцем. Но, согласно былинам, Садко не может жить «как все», в нем есть богатырское начало — только выражается оно не в воинских подвигах. Садко противопоставляет себя Новгороду
и бросает ему вызов: он готов на свою «бессчетную казну» выкупить все новгородские товары.
   Начинается необычное состязание: новгородские купцы несут и несут Садко свои товары, а он скупает их. Но наступает момент, когда Садко вынужден признать свое поражение.

Втройне товаров принавезено,
Подоспели товары московские
На тую на великую на славу новгородскую. —
Не выкупить товара со всего бела света:
Още выкуплю товары московские,
Подоспеют товары заморские.
Не я, видно, купеи, богат новгородский —
Побогаче меня славный Новгород.

   Так апофеозом мощи торгового Новгорода завершается состязание. Но в этом для Садко нет ничего унизительного — ведь он тоже участник общего торжества. Садко решает совершить торговое плавание: новгородские купцы плавали с товарами к берегам соседних стран.

Построил Садко тридцать кораблей,
На тыи на корабли на черленые
Свалил товары новгородские,
Поехал Садко по Волхову,
Со Волхова во Ладожско,
А со Ладожска во Неву-реку,
А со Невы-реки во сине море.
Как поехал он по синю морю,
Воротил он в Золоту Орду.

   Маршрут Садко до определенного момента описывается с топографической точностью, и вдруг... Золотая Орда, — такие нарушения географии обычны для былин. Удачно расторговавшись, Садко плывет домой. Но здесь в свои права вступает былинное чудо. Поднимается буря, бьют волны, ветер рвет паруса, но корабли застывают на месте. Садко догадывается: «Видно, царь морской от нас дани требует, требует дани во сине море». Дружина спускает в море бочку с серебром, затем — с золотом, но ничего не помогает: «Видно, царь морской требует живой головы во сине море».
   Садко предлагает бросить в море жребии — чей утонет, тому идти в сине море. Дважды бросают жребии — и всякий раз тонет жребий Садко. Он берет свои гусли и остается в море на «дощечке дубовой», а корабли уходят к Новгороду.

Заснул на дощечке на дубовой,
Проснулся Садко во синем море,
Во синем море на самом дне.
Сквозь воду увидел пекучись
красное солнышко,
Вечернюю зорю, зорю утреннюю,
Увидел Садко — во синем море
Стоит палата белокаменная,
Заходил Садко в палату белокаменну,
Сидит в палате царь морской.

   По просьбе царя Садко играет на гуслях — и так хорошо, что царь расплясался, а от его пляски на море поднялась буря и стали гибнуть корабли и тонуть люди. Так продолжалось трое суток.
   Как было остановить царя? Рядом с Садко неожиданно оказывается старичок: он советует порвать струны и выломать шпенечки у гуслей. Старичок этот — святой Микола Можайский (или Микола Мокрый), которого новгородцы почитали как своего покровителя, защитника от бурь и морских бедствий. Таким образом, как бы идет скрытая борьба языческого божества, духа моря (морской царь), с христианским святым. Благодаря святому Садко выходит из тяжелого положения. Но на этом его испытания не кончаются: он должен разгадать трудную загадку. В некоторых версиях ему приходится разрешать спор между царем и царицей.

Ты скажи-скажи и поведай мне,
Что у вас на Руси есть дорого?
У нас с царицею разговор идет,
Злато или серебро на Руси есть дорого
Или булат-железо есть дорого? Ответ Садко:
— У нас злато-серебро на Руси дорого,
А булат-железо не дешевлея;
Потому оно дорого,
Что без злата-серебра
сколько можно жить,
А без булату-железа
жить-то неможно.

   Мифологические, сказочные и былинные загадки всегда заключают в себе некоторую каверзу: простой и напрашивающийся ответ всегда будет ошибочным; верный же ответ, всегда скрытый, глубинный, известен только герою. По отгадке узнают героя, а он, давая правильный ответ, как бы подтверждает, что именно он — тот, кого ждали. Таким образом, Садко завлекают на дно морское не как жертву и не как искусного гусляра, у царя другие расчеты, и они проясняются из следующих его слов:

Ай не угодно ли тебе, Садко, женитися в синем море
Ай на душечке как на красной на девушке...
Ай заутра выбирай себе девицу да красавицу
По уму себе да по разуму.

      Выбор невесты — последнее, самое важное испытание для Садко: три раза по триста девиц пройдут перед ним, и он должен остановить свой выбор на одной — его суженой, то есть предназначенной ему самой судьбой. Но Садко не хочет оставаться в морском царстве и, значит, не должен жениться. Снова на выручку приходит Микола Можайский: он указывает Садко ту, которую ему надо выбрать, чтобы вернуться домой, — девушку Чернавушку. Она и есть его суженая. Согласно одним версиям, Чернавушка — единственная земная среди невест, она вернет его на землю; по другой версии, она — воплощение реки, текущей близ Новгорода, и она вынесет его домой.
   Все происходит так, как предлагал Микола. Когда Садко просыпается после бракосочетания, он видит себя лежащим на берегу реки Чернавы. В благодарность за спасение Садко сооружает церковь в честь Миколы Можайского. И больше не ездит на сине море. Итак, Садко причудливо совмещает в себе искусного музыканта, новгородского купца, совершающего заморские торговые плавания, — и былинного жениха, которому грозит брак с девушкой из подводного царства. В его жизнь то и дело вплетаются мифологические ситуации, он вступает в контакт с высшими силами, становится объектом борьбы между ними.
   Садко совсем не похож на киевских богатырей — у него нет их невероятной силы и он не совершает воинских подвигов. Но — подобно им — Садко живет под знаком чего-то неведомого, ему многое предсказано, и он успешно проходит чудесные испытания, которые выпадают на его долю.
   В образе Садко преломилась вера людей Древней Руси в наличие таинственной власти над человеком и в то, что человек, поступая пра-вильно, пройдет свою жизнь достойно.

 

Пропп В. Я. Русский героический эпос

1. САДКО

   Выше мы видели, что женитьба героя когда-то составляла один из главнейших сюжетов эпоса. Это заставляет нас поставить вопрос о русских былинах, в которых поется о сватовстве. Число таких былин довольно значительно. Ближайшее рассмотрение их покажет, что в них сталкиваются две идеологии: старая идеология распада родового строя, при котором сватовство героизировалось, и новая идеология, идеология государства, которая такую героизацию отвергает. В этом основной конфликт, пронизывающий все былины о сватовстве. Подобно тому как государство не есть развитие родового строя, хотя оно и возникает на его почве, так и художественное творчество новой эпохи не есть продолжение творчества предыдущей эпохи, хотя оно в начале своего развития и связано с ним. Оно представляет собой качественно новое образование.
Былины о сватовстве мы располагаем в условно-хронологическом порядке, начиная с тех, которые содержат наиболее древние элементы или прослойки. К таким относится былина о Садко.
   Правда, в той ее форме, в какой былина дошла до нас, сватовство — не главный ее мотив. Что Садко сватается к дочери морского царя в настоящее время не составляет основного содержания песни. Но можно показать, что этот мотив составляет древнейший стержень песни, который позднее был видоизменен и оброс подробностями, почерпнутыми из исторической жизни древнего Новгорода, и это дает нам право отнести былину о Садко к песням о сватовстве.
Былина о Садко принадлежит к лучшим и интереснейшим в русском эпосе. В некоторых своих частях (встреча Садко с морским царем) она весьма архаична, в других она отражает позднейшую реально-историческую обстановку древнего Новгорода.
   Древнейший период русской истории у нас принято называть киевским периодом. Не следует, однако, забывать, что, как говорит акад. Греков, «Киевское государство, или держава Рюриковичей, образовалось из слияния двух восточно-славянских государств — собственно Киевского и Новгородского».¹ Из них новгородское должно быть признано более древним. Таким образом, признание именно новгородской былины одной из древнейших в русском эпосе само по себе не противоречит историческим данным.
Былина о Садко не только «докиевская», но и «доновгородская». Основные слагаемые этой былины древнее исторического Новгорода. Но новгородская Русь придала этим слагаемым такую форму и вложила в них такой смысл и такое содержание, что былина о Садко в дошедшей до нас форме должна быть признана созданием уже исторического Новгорода.
   Древность этой былины устанавливается значительной прослойкой древнейших элементов, наряду с более поздними. Так, былина о Садко — единственная во всем русском эпосе, где герой, отправившись из дома, попадает в некий иной мир, а именно — в подводный. Он встречает там — тоже единственный случай во всем русском эпосе — хозяина этой водяной стихии, морского царя. Морской царь относится к герою отнюдь не враждебно — черта весьма архаическая (см. стр. 34 и след.). Былина эта не односоставна, а слагается из четко разделяемых звеньев — черта, характерная для раннего, догосударственного эпоса. И, наконец, анализ былины покажет нам, что в основе ее когда-то лежало сватовство. Как мы видели, все это — характерные особенности эпоса догосударственного.
   В условиях исторического Новгорода былина приобретает исторические черты. Как мы увидим, древний торговый Новгород отражен в ней настолько реально и верно, что песня о Садко может служить материалом для специального историко-бытового исследования. Так создался двойственный характер и стиль этой былины: сказочно-фантастический, представляющий собой переработку древнейшей традиции, и ярко реалистический, созданный древним историческим Новгородом.
   Былина о Садко принадлежит к наиболее совершенным созданиям русского эпоса.² «Это один из перлов русской народной поэзии», — так отозвался о ней Белинский. Советские люди хорошо знают эту былину по опере Римского-Корсакова, который прекрасно понял и почувствовал сказочную красоту этой великолепной былины, творчески преобразив ее, он угадал и сохранил глубоко национальный характер ее. Былина о Садко вдохновляла не только композиторов, но и живописцев. Один из эпизодов ее, выбор невесты в подводном царстве, послужил предметом для картины Репина.
   Научная литература, посвященная былине о Садко, очень велика, но ни одно из положений, выдвигавшихся русской буржуазной наукой, не может быть нами принято.
Если верить утверждениям некоторых ученых, то Садко — это немецкий Зигфрид, вылавливающий в виде золотой рыбки клад Нибелунгов (Буслаев); он — герой французского средневекового романа, сброшенный с корабля за убийство, но спасшийся (Веселовский); это финский мифический певец и заклинатель Вейнемейнен, играющий и поющий морскому богу (Миллер). Одним словом, Садко — иноземец. Если же он признается русским, то он либо купец, на старости строящий церковь, чтобы отмолить грехи, либо святой, совершающий чудо плавания на плоту против течения (Буслаев, Халанский). Былина будто бы сложилась в церковной среде (Марков).*
Единственный, кто высказывал самую естественную точку зрения на эту былину, а именно, что она исконно и типично новгородская, что в этом весь ее интерес и что в этом направлении ее надо изучать, был Белинский.
   Белинский прежде всего ставит вопрос о политическом строе древнего Новгорода и о торговле, как основном источнике его богатства, то есть исходит не из имен и частных фактов, а из исторической почвы, создавшей эту былину. Этим же определяется основная идея былины: «Она есть поэтическая апофеоза Новгорода как торговой общины». Садко борется против Новгорода. В этой былине «два героя: один — видимый, Садко, другой — невидимый, Новгород». Это значит, что Белинский ставит вопрос о драматическом конфликте в былине и об историческом характере этого конфликта. Она могла возникнуть только в торговом Новгороде. Новгородскими Белинский признает и все мифологические образы. Образ морского царя могли создать только мореплаватели. Это образ не только совершенно русский, но и новгородский. Белинский в особенности восхищается пляской морского царя. Данная былина — замечательный памятник национальной культуры. Белинский устанавливает, что в лице Садко выражен совершенно национальный характер. В Садко есть русский размах, когда он, например, сразу закладывает все свое имущество. В нем русская удаль, когда он, испробовав все средства, чтобы спасти себя хитростью (тоже русская черта), и видя, что дело доходит до смерти, смерти не боится, а бесстрашно бросается в пучину моря.³
   Наш анализ покажет, что Белинский был прав во всех своих утверждениях. Взгляды Белинского полностью игнорировались и замалчивались в дореволюционной русской науке. Только в советское время была сделана попытка подробно рассмотреть былину в связи с той исторической и бытовой почвой, на основе которой она возникла. В статье Р. Липец,⁴ посвященной анализу местных мотивов в былине о Садко, подробно рассматривается отражение в былине быта древнего Новгорода. Так, например, оказывается, что в былине очень четко отражен рыбный промысел древнего Новгорода. В эпизод вылавливания рыбы в Ильмень-озере включены такие подробности, как вязание неводов, закидывание тони, артельная организация рыболовства, хранение рыбы в погребах, промысловый и торговый характер рыболовства и т. д. Точно так же в былине отражен судоходный морской промысел. Описание бури или безветрия, подводных препятствий, описание и устройство корабля — все это типично новгородское, и в этом не остается никаких сомнений. Равным образом доказывается новгородское происхождение и новгородский характер всей мифологии этой былины.
   Раньше чем перейти к рассмотрению самой песни, необходимо рассмотреть состояние источников. Мы ожидали бы, что столь прекрасная песня будет богато представлена материалами. Однако в этом отношении исследователя ждет некоторое разочарование. Количество опубликованных записей, правда, довольно значительно. По сегодняшний день опубликовано около сорока записей, которые, по определению Липец, распадаются на четыре группы: олонецкую, беломорскую, печорскую и урало-сибирскую.⁵ К ним необходимо добавить группу донецкую. Этих материалов было бы вполне достаточно, если бы песня хорошо сохранилась. Но этого нет. Большое количество записей отрывочно и неполноценно. Картина эта довольно неожиданна, и мы должны будем попытаться найти этому свое объяснение. Можно назвать только одного певца, который знал все эпизоды этой былины в их полной форме и дал стройное и последовательное изложение всего сюжета от начала и до конца. Это — замечательный онежский певец Сорокин, который по полноте и красочности своих песен занимает одно из первых мест в онежской традиции, хотя он и не прославился так, как прославился Рябинин. От него наша былина была записана дважды: Рыбниковым и Гильфердингом (Рыбн. II, 134; Гильф. 70). В менее полном, частично отрывочном, и несколько ином виде все основные эпизоды песни содержатся также в беломорском тексте А. М. Крюковой (Марк. 21). Но даже и эти лучшие тексты при ближайшем анализе обнаруживают некоторые неясности и ряд несглаженных противоречий. А. М. Астахова в своих комментариях к былине о Садко справедливо указывает на плохую сохранность ее и на признаки упадка и разрушений и сравнивает с этим прекрасную сохранность былин героических. Однако причина этой плохой сохранности не в том, что, как полагает Астахова, в первую очередь отмирают былины, «образы которых имеют более узко-историческое значение». Причина этого кроется, как мы увидим, в самом содержании былины.
  Былина эта, как уже указывалось, распадается на несколько четко разделимых звеньев, что служит одним из внешних признаков ее глубокой древности; такое строение характерно для древнейших ступеней в развитии эпоса, но не характерно для эпоса русского. Былина о Садко слагается из трех частей или звеньев. Каждое из этих звеньев может исполняться как самостоятельная песнь, и этот случай встречается наиболее часто. Наряду с этим имеются соединения из двух звеньев, и — у Сорокина и у Крюковой — из трех звеньев. Можно предположить, что мы имеем здесь остатки того мозаичного строения, которое, как мы видели, характерно для эпоса на его ранних стадиях развития. В русском эпосе, как мы знаем, эта мозаичность давно преодолена: русские былины, как правило, совершенно монолитны. Но в данном случае монолитность еще не достигнута. В этом состоит одна из причин легкой забываемости этой песни. Тип ее непривычен для русского певца. Слабая внутренняя связь частей приводит к их распаду. Отдельные части обнаруживают ослабленную жизнеспособность. Может быть, ни в одной русской былине мы не имеем такого большого количества вариаций и колебаний. В отличие от других песен, где богатство вариаций свидетельствует о творческом интересе к песне, для данной песни обилие вариантов производит впечатление неустойчивости сюжета, неуверенности певцов. Несмотря на свои поэтические красоты, былина явно давно шла на вымирание.
   Причина этого, однако, не только в форме песни, но лежит гораздо глубже, что мы увидим, когда ознакомимся с ее содержанием. Звенья, на которые распадается былина, в кратчайшем изложении имеют следующий вид:
   1. Садко, бедный гусляр, оскорбленный тем, что его перестали звать для игры на богатых пирах, идет играть на Ильмень-озеро. Эту игру подслушивает водяной царь и награждает его за нее: он его учит, как выловить в Ильмень-озере рыбку золотые перья и как побиться об заклад с новгородскими купцами, что он поймает такую рыбку. Он вылавливает рыбку, выигрывает заклад — лавки с товарами — и становится богатым купцом.
   2. Разбогатев, Садко вторично бьется об заклад с новгородскими купцами: он берется скупить все новгородские товары. Это ему в некоторых вариантах удается, но в большинстве случаев он терпит неудачу. В обоих случаях у него оказывается огромное количество товаров.
   3. С накупленными товарами Садко отправляется в море торговать. Морской царь останавливает его корабли и требует его к себе. На морском дне Садко потешает морского царя своей игрой на гуслях. Морской царь пляшет. Чтобы наградить Садко за игру, он предлагает ему выбрать невесту. Садко выбирает девушку-Чернавушку, засыпает и, проснувшись, видит себя на берегу Волхова. Сюда же приплывают его корабли.
   Мы рассмотрим каждую часть в отдельности. Одновременно перед нами раскроется характер их связи.
   Первая часть встречается чрезвычайно редко. Она дважды записана от Сорокина, всего же записана только шесть раз. Данная песня (или часть большой песни) — одна из редчайших в русском эпосе.
   Герой ее, Садко, не богатырь и не воин, он бедный певец-гусляр. Это не мифический певец типа Вейнемейнена, но и не скоморох, потешающий своих слушателей песнями не всегда высокого достоинства. Это — настоящий художник и, как тип певца, он несомненно историчен. Мы знаем, что художественная культура древнего Новгорода представляет собой одну из мировых вершин в развитии средневекового искусства. Это относится и к архитектуре Новгорода, и к его живописи, и к его литературе, о чем прежде всего свидетельствует эпос. Мы имеем все основания полагать, что на таком же высоком уровне находилось и музыкальное искусство Новгорода и что оно высоко ценилось и было популярно. Иначе бедный певец не смог бы войти в эпос и стать главным героем его. Садко — народный певец и гусляр, искусство которого стоит на очень высоком уровне. Песня начинается с того, что его перестают звать на пиры, что в его игре купцы не нуждаются. Мы но знаем, чем вызвано такое пренебрежение; возможно, что он своим искусством не сумел угодить своим заказчикам, что на пирах богатых гостей требовались не такие песни, какие пел Садко. В этом предположении нет ничего, что противоречило бы смыслу всей песни. Садко глубоко оскорблен. Он идет на Ильмень-озеро, и здесь он поет и играет без всяких слушателей, он играет для себя. Пейзаж в этой песне нигде не описывается. Он должен быть угадан слушателем, угадан и почувствован. Пейзаж ее — Ильмень-озеро с его плоскими берегами, сероватым зеркалом воды, неярким небом — обладает, однако, той особенной северной красотой, которую северянин не променяет ни на один самый колоритный пейзаж юга. Это озеро имеет своего мифического хозяина — водяного или морского царя, который невидимо для Садко подслушивает его пение. Необходимо подчеркнуть, что пение Садко не имеет магического, заклинательного характера, он не певец-заклинатель. Он покоряет морского царя только совершенством своего искусства.

Как тут-то в озере вода всколебалася,
Показался царь морской.
(Рыбн. 134)

   Садко охвачен испугом. Но морской царь к нему расположен. Он хочет его наградить.

Не знаю, чем буде тебя пожаловать
За твои за утехи за великие,
За твою-то игру нежную?
(Там же)

   Эпитет «нежный» весьма необычен в суровом русском эпосе. Этим словом сразу определяется лирический характер игры Садко. Морской царь знает обо всем, что произошло с Садко. Он знает, что Садко беден. Певец Сорокин особо подчеркнул эту бедность.

А прежде у Садка имущества не было,
Одни были гусельки яровчаты.
(Там же)

   Морской царь решает наградить его. Но ему надо не только наградить Садко, но и посрамить новгородских купцов. Чтобы понять характер его награждения, мы должны помнить, что генетически образ морского царя восходит к тем хозяевам стихий, которые даруют человеку удачу на охоте и промысле. Он посылает людям рыбу. Поэтому и Садко он награждает не золотой казной, а особого рода рыбой. Р. Липец показала в своей статье, как образ морского царя органически связан с верованиями и предрассудками новгородских рыбаков. Не случайно, что на Беломорье в тексте Аграфены Крюковой из воды выходит не морской царь, а Царица-белорыбица. Уже своим именем она выдает себя как хозяйку рыбьего царства. Морской царь здесь, собственно, озерной царь. Царем моря он выступит в следующей части песни. Морской царь олицетворяет рыбный и морской промысел древнего Новгорода. Но в былине вера в него как в реальное существо уже утрачена. Он имеет уже только сказочно-фантастический характер. Морской царь советует Садко побиться с новгородскими купцами о великий заклад, что в Ильмень-озере есть чудесная рыба золотые перья.

Как ударишь о велик заклад,
И поди-свяжи шелковый невод,
И приезжай ловить в Ильмень-озеро;
Дам три рыбины золоты перья,
Тогда ты, Садко, счастлив будешь.
(Рыбн. 134)

   Морской царь посылает Садко богатство не в форме богатого улова, а в форме трех чудесных рыбок. Но в тексте у Кирши Данилова, чрезвычайно реалистическом по своему характеру, Садко именно вылавливает огромное количество белой и красной, мелкой и крупной рыбы. Для вылова этой рыбы он нанимает артель рыболовов. Как показала Р. Липец, эта артель отражает артельный лов рыбы в древнем Новгороде. Но и этот реалистический текст все же представляет собой былину-сказку, а не реалистический бытовой рассказ. За ночь белая и красная, крупная и мелкая рыба, сложенная в амбаре, превращается в крупную и мелкую золотую и серебряную монету.
Такова версия в сборнике Кирши Данилова. Эта версия художественно менее удачна, чем версия Сорокина. У Сорокина Садко, следуя совету морского царя, бьется с купцами об заклад, что в Ильмень-озере есть рыбка золотые перья. Но заложить ему нечего Не задумываясь, он закладывает свою голову. Находятся три купца, которые закладывают каждый по три лавки с товарами. Садко действительно вылавливает золотых рыбок и выигрывает заклад. Этим он, презираемый всеми бедный гусляр, посрамляет купцов, он сам становится богатым и начинает торговать.

Стал Садко поторговывать,
Стал получать барыши великие.
(Рыбн. 134)

   Он и в своем быту подражает богачам. Он устраивает себе палаты, расписанные по-небесному: у него в палатах солнце, месяц и звезды. Так кончается первая часть песни, имеющая внешне законченный характер и чаще всего исполняющаяся как отдельная песня.
   Подробное ознакомление с песней вскрывает характер конфликта в ней. Внутреннее содержание этой былины во многом необычно и не соответствует нормам русского эпоса. Основной конфликт в ней — это конфликт между Садко, бедным гусляром, и богатыми новгородскими купцами. Разрешение этого конфликта носит, однако, не столько былинный, сколько сказочный характер. Герой приобщается к богатству, и тем создается счастливый для Садко исход этого столкновения.
   Легко заметить, что такое разрешение конфликта не свойственно эпосу. Ниже мы увидим, что весь русский эпос пронизан чрезвычайно острой социальной борьбой. В данном случае мирное разрешение конфликта возможно потому, что вся эта часть былины носит сказочно-фантастический характер. Садко обогащается не путем торговли, он чудесным образом вознаграждается за свое искусство, отвергнутое людьми, но оцененное морским царем. В его руки попадают золотые рыбки, дарованные ему морским царем. В этих рыбках легко узнать волшебный предмет, которым в сказках обычно одаривается герой каким-нибудь могущественным покровителем и который приводит его к исполнению желаний. В варианте Сорокина золотые рыбки не имеют волшебного характера: Садко бьется об заклад, что они есть в Ильмень-озере, вылавливает их и выигрывает заклад. Но в варианте Кирши Данилова они обладают волшебным свойством. За ночь весь улов рыбы превращается в деньги. Былина о Садко — единственная во всем русском эпосе, где герой получает удачу и одерживает победу благодаря помощи потустороннего существа и обладанию волшебным предметом. Всем этим объясняется малая популярность данной части былины. Если она все же не совсем забылась, а исполнялась в течение веков, то это произошло потому, что образ Садко, бедного гусляра, вступающего в борьбу с купцами, отличается привлекательностью, художественностью и жизненной правдивостью.
   Но есть и другая, чисто историческая причина, почему образ Садко, богатого гостя, мог поэтизироваться. Такая поэтизация носит чисто новгородский характер. Торговля была источником могущества, славы и богатства великого Новгорода. Приобщаясь к его богатству, Садко становится одним из носителей его славы. Эта идея не могла быть поддержана последующими поколениями певцов, они заострили конфликт между Садко и купцами, как конфликт между бедностью и богатством, но первоначально именно эта идея лежала в основе песни.
   Но между Садко и новгородскими купцами все же не может быть полного примирения. Песня имеет продолжение, в котором борьба между Садко и купцами возобновляется. Полнота народного замысла вскрывается только при рассмотрении всей песни в целом. Несмотря на свою внешнюю законченность, данная песня представляет только звено более сложного целого.
   В отличие от первой части, вторая относительно популярна и встречается часто. Характер ее уже совершенно иной. Внешне она мало связана с первой, но внутренне составляет с ней одно целое.
   Садко этой части — уже не лирический герой. Он вступает в новую борьбу с купцами. Вся эта часть лишена каких бы то ни было фантастических элементов. Она реалистична от начала до конца. Этим она выдает себя, как более поздняя. В ней уже не только отраженисторический древний Новгород, она создана им.
   Эта часть у разных певцов и в разных местах имеет два совершенно противоположных конца. Мы рассмотрим обе трактовки раздельно.
   Одна трактовка сводится к тому, что Садко, как бедняк и выходец из презираемой среды, не принят купечеством. Он обращается за советом к своему покровителю, который дал ему богатство, к «батюшке Ильмень-озеру» или к морскому царю:

Поучи меня жить в Новеграде.
(К. Д. 28)

   Основной конфликт в данной трактовке носит сословный характер. Замкнутый купеческий круг не пускает в свою среду нового человека из низшей среды, человека презираемой профессии, который их посрамил и одержал над ними победу. Морской царь его поучает:

А и гой еси, удалый добрый молодец!
Поводись ты со людьми со таможенными,
А и только про их-то обед доспей,
Позови молодцов, посадских людей,
А станут те знать и ведати.
(К. Д. 28)

   Садко так и делает. Он зовет «таможенных людей» и «посадских молодцов» на пир. В варианте Сорокина особо подчеркивается, что он зовет

И тыих настоятелей новгородскиих,
Фому Назарьева и Луку Зиновьева.
(Рыбн. 134)

то есть влиятельных людей правящей верхушки. Морской царь пытается помирить враждующие стороны, и Садко следует его совету.
   Ясно, однако, что никакое примирение невозможно и что должен разыграться конфликт. Он действительно происходит.
   На пиру все пьют и хвастают. Один только хозяин ничем не похваляется. Тем, что Садко не хвастает, он как бы выделяет себя из окружающей его среды. Это прекрасно понимают настоятели Лука и Фома, и они провоцируют Садко на высказывание своих затаенных чувств и дум. Садко чувствует презрение к этой среде и свое превосходство над ней. Но купцы признают только денежное превосходство, и Садко досаждает им именно тем, что объявляет себя богаче их всех. Он берется скупить все их лавки с товарами.

А чем мне, Садку, хвастаться,
Чем мне, Садку, похвалятися?
У меня ль золота казна не тощится,
Цветно платьице не носится,
Дружина хоробра не изменяется.
А похвастать не похвастать бессчетной золотой казной?
На свою бессчетну золоту казну
Повыкуплю товары новгородские,
Худые товары и добрые!
(Рыбн. 134)

   Новгородским настоятелям только этого и надо. В некоторых вариантах, чтобы вернее поймать Садко на слове, условие сделки записывается, и эта запись представляет собой документ, при помощи которого купцы надеются разорить Садко.

Не успел он слова вымолвить,
Как настоятели новгородские
Ударили о велик заклад
О бессчетной золотой казне.
(Рыбн. 134)

   У Сорокина очень подробно описано, как Садко снабжает свою дружину деньгами без счета и посылает ее по новгородским улицам скупать все, что найдут. Сам же он идет прямо в торговый центр, в гостиный двор, и там скупает решительно всё, «худые товары и добрые». Так продолжается три дня. На следующий день подоспевают товары московские, а еще на следующий — иноземные. Но Садко достаточно богат, чтобы скупить решительно все товары. Купцы взвинчивают цены, но Садко скупает товары даже «тою ли ценою повольною». Последнее, что находит Садко «в темном ряду», на задворках гостиного двора, это битые горшки. Но он покупает даже эти битые горшки играть ребятам, чтоб помнили его, Садко, и не говорили, что Новгород богаче него.
   Так торговые гости посрамлены вторично бедняком-гусляром, который побил купцов их же оружием, единственным, которое они знают и признают, — деньгами. Былина в данной форме имеет противокупеческую направленность, и Садко герой не потому, что он богат, а потому, что свое богатство он обращает на посрамление купечества.
Но наряду с таким толкованием конфликта и исхода его мы имеем и другое его понимание. В том случае, когда побеждает Садко, противники его — купцы; притом то, что они купцы новгородские, а не какие-нибудь другие, решающего значения не имеет. Но борьба может пониматься и иначе: Садко имеет против себя не купцов, а весь Новгород, во всей совокупности его политического и общественного значения и строя. В таком случае победа остается не за Садко, а за великим Новгородом. Такая трактовка несомненно более древняя и исконно новгородская. Белинский, как уже выше указывалось, писал: «В ней два героя — один видимый, Садко, другой — невидимый, Новгород». В такой форме конфликт имеет совершенно иной характер, и симпатии певца разделены между Садко и великим Новгородом. В данной версии былина представляет собой апофеоз Новгорода. «В этой поэме ощутительно присутствие идеи, — говорит Белинский. — Она есть поэтическая апофеоза Новгорода, как торговой общины». Слова «не я, Садко, богат, богат Новгород» Белинский выделяет курсивом. Замечательно, что Белинский угадал эту идею на таком тексте (Кирша Данилов), где в конечном итоге верх одерживает Садко, а не новгородцы. Историческое чутье позволило Белинскому угадать исконную форму былины, и позднейшие материалы подтвердили эту догадку. Мы сейчас имеем ряд текстов, в которых победа принадлежит не Садко, а Новгороду. Такой конец мы находим и в тексте Сорокина:

Вдвойне товаров принавезено,
Вдвойне товаров принаполнено
На тую на славу на великую новгородскую.
(Рыбн. 134)

   Предположения Белинского блестяще подтвердились на тексте Сорокина; здесь слова о новгородской славе звучат еще более выразительно, чем у Кирши Данилова, где говорится:

Не я, видно, купец богат новгородский,
Побогаче меня славный Новгород.
(К. Д. 28)

   Эта древнейшая трактовка слабо сохранилась потому, что она отражает собственно древненовгородские интересы. Классовые и сословные интересы еще не играли той решающей роли, какую они стали играть позже. Классовые противоречия в былине о Садко еще только намечаются. Борьба в этой песне есть борьба между бедным, презираемым гусляром и богатым новгородским купечеством. Однако идея великого Новгорода, «господина великого Новгорода», с его торговым могуществом еще не поколеблена. Она будет поколеблена, как мы увидим, в былинах о Василии Буслаевиче. Но былины о Василии Буслаевиче принадлежат уже более поздней эпохе. Сличение двух версий былины о борьбе Садко с новгородскими купцами показывает нам, в каком направлении развивается эпос. В него вносятся первоначально очень робкие, а впоследствии все нарастающие элементы классовой борьбы, пока, как мы увидим, классовая борьба не составит основного содержания эпоса.
   Вторая часть былины внешне так же совершенно закончена, как и первая, и иногда поется как самостоятельная песня. Однако былина может иметь, и в преобладающем числе случаев имеет продолжение — третью часть этой замечательной поэмы. Третья часть должна быть признана художественно наиболее яркой из всех.
   Проиграл или выиграл Садко свой спор с купцами, в обоих случаях у него на руках оказывается огромное количество товаров. Эти товары он нагружает на корабли и едет за море торговать. Но есть и более сложная и более внутренняя причина, почему Садко покидает Новгород. Был ли он побежден или остался победителем, он по существу продолжает находиться в состоянии антагонизма с Новгородом и новгородскими купцами, которые его не терпят, Эта часть песни о Садко — наиболее распространенная и наилучшим образом представленная материалами. По нашим данным, эта часть песни самая архаическая. В ней Садко встречается с морским царем в его собственном царстве — на дне морском и становится женихом его дочери. Песня эта показывает нам, что́ происходит с древним, доисторическим сюжетом на почве исторического Новгорода.
   Пейзаж этой песни, как и пронизывающее ее настроение, уже совершенно иные, чем в предыдущей части. Если в первых двух частях мы видим Ильмень-озеро и Новгород, то здесь мы охвачены широкими морскими просторами. Поэзия ее есть поэзия моря, то есть той стихии, которая была источником торгового могущества Новгорода. Путь, по которому плывет Садко, есть исторический путь, по которому шла новгородская торговля. Садко спускается по Волхову и попадает в Ладожское озеро, а оттуда Невой в море. География былины о Садко, в отличие от географии былин киевского цикла, нередко носящей несколько фантастический характер, конкретна и верна.
   Садко строит 33 корабля и нагружает их. Можно утверждать, что число 33 или 30 — чисто эпическое число и никакого исторического значения не имеет. Означенные числа действительно эпичны, но выраженное ими множество вполне исторично. Это число показывает, что в плавание отправляется целая флотилия, как оно в те опасные для морской торговли времена действительно имело место. Дружина, с которой едет Садко, — это не просто наемные люди, это артель, имеющая, как мы увидим, свои строгие законы, которым подчиняется и сам Садко. Наконец может быть рассмотрен и тип корабля. Но мы сделаем это ниже, при рассмотрении былины о Соловье Будимировиче, в которой древнерусский корабль описывается более подробно.
   В трактовке Сорокина плавание первоначально протекает вполне благополучно. Садко доплывает до далеких стран (в некоторых вариантах упоминается Индия), распродает все свои товары и возвращается домой, в Новгород.
   Но море коварно и опасно. Оно опасно теми неведомыми силами, которыми человек не умеет управлять и перед которыми он тогда был полностью бессилен.
   Два бедствия подстерегали мореплавателя древности. Одно бедствие — это безветрие, при котором корабли днями и неделями могут стоять на месте в открытом море.  Другое бедствие — это буря, грозящая кораблям гибелью.
Но бедствие, которое постигает корабли Садко, имеет совершенно необычный характер: разыгрывается страшная буря, однако корабли не двигаются, а стоят на месте, как в безветрие.

На синем море сходилась погода сильная,
Застоялись черлены корабли на синем море;
А волной-то бьет, паруса рвет,
Ломает кораблики черленые,
А корабли нейдут с места в синем море.
(Рыбн. 134)

   Это — чудо, но чудо, которое означает, что в судьбу мореплавателей началось вмешательство тех неведомых и таинственных сил, которых мореплаватели тех времен так боялись. Садко полагает, что на него гневается его старый покровитель, морской царь, которому он еще ни разу не платил дани. Садко думает то, что думали моряки его времени: море нужно умиротворить, принести ему жертву. Жертвоприношение морю, «кормление» моря — старинный новгородский обычай, и не только новгородский: он известен всем народам, жизнь и благополучие которых зависели от моря. Садко бросает в море «дань» — бочки с золотом, серебром и жемчугом. Но корабли не трогаются. Морской царь требует человеческой жертвы.
   Что такие жертвы в языческие времена действительно приносились, в этом нет никаких сомнений: материалы, приводимые Р. Липец в ее упомянутой работе о «Садко», полностью это подтверждают. Былина — поэтическое воспоминание о некогда действительно имевшемся обычае. Так, в тексте у Кирши Данилова в воду бросается хлеб с солью, как это имело место в новгородской области в сравнительно недавнее время (К. Д. 28). Нет никаких сомнений, что приносились даже человеческие жертвы. В качестве заместительной жертвы впоследствии в воду бросалось соломенное чучело, о чем память сохранилась до самого последнего времени.
   Чтобы определить, кто должен быть принесен в жертву, Садко прибегает к жребию. В этой жеребьевке можно усмотреть интереснейшее противоречие: с одной стороны, Садко — предприниматель. «А ярыжники, люди вы наемные!» — так он обращается к своим людям (К. Д. 47). С другой стороны, перед нами старинная новгородская артель, где все равны, в том числе и старшина. Жребий бросается на всех. В воду должен быть сброшен тот, чей жребий пойдет ко дну. Тонет жребий Садко. Но Садко требует новой жеребьевки. Он пытается перехитрить судьбу. На этот раз в воду должен быть сброшен тот, чей жребий будет плавать наверху. Садко делает себе жребий булатный, тогда как его дружина делает себе жребии ветляные. Но происходит чудо: булатный жребий Садко плавает, а ветляные жребии его людей тонут. Подобное чудо повторяется и в третий раз. Теперь Садко уже не пробует больше обмануть свою судьбу и свою дружину. Теперь он уже не купец и не предприниматель, а член артели, на которого пал жребий, и он подчиняется своему жребию без всяких колебаний. Белинского восхищал образ Садко, хитрого, но лишенного страха удальца. В этой удали он усматривал чисто русскую черту. Когда Садко видит, что его увертки не помогают, «то уже более не отвертывается, но по-русски бросается страху прямо в глаза, со всею решимостью, отвагою и удалью».⁶ Смерть он встречает достойно. Он требует бумаги и чернил, отписывает свое имущество церквам, нищим и жене, в последний раз играет на гуслях и просит дружину «свалить ему дощечку дубовую», то есть спустить на воду доску в качестве плота. Он надевает свою лучшую одежду — соболиную шубу. Ему спускают серебряные золоченые сходни и подымают их за ним на корабль.
   Необходимо отметить одну деталь в тексте Сорокина: Садко отписывает свое имение жене. В этом варианте Садко представляется женатым, что не соответствует последующему сватовству у морского царя. Полного единства в народной трактовке образа Садко нет. Обычно Садко не женат, но в некоторых, единичных записях, совершенно неожиданно для слушателей, возвращающегося Садко встречает на берегу жена с малыми детками.
   Мы должны признать наличие у Садко жены позднейшим привнесением, смысл которого поймем только после того, как рассмотрим дальнейшие события. Но из этого видно, что Римский-Корсаков, в опере которого Садко представлен женатым, действовал совершенно в духе народного творчества, развив образ, в зачаточном состоянии имеющийся в самом эпосе.
   Необходимо отметить и другую деталь. В предсмертный час Садко чувствует себя не купцом, а гусляром. С гуслями он не расстается даже перед смертью.
На плоту Садко засыпает и просыпается уже в подводном царстве. Мы знаем, что такой способ попадания в «иной мир», в данном случае в подводный, имеет доисторическую давность. Мы знаем также, что в древнейшем эпосе герой встречает хозяина иного мира. То же происходит и здесь. У тех народов, у которых вера в хозяев стихий еще жива, герой мифа получает от этого хозяина великие блага и иногда женится на его дочери. Такая концепция частично сохранена и здесь.
   Мы должны признать всю эту часть песни древнейшей, доновгородской, что, однако, вовсе не означает, что она должна быть заимствована. Все эти представления возникают на основе хозяйственной деятельности и принимают одинаковые формы везде, где эта деятельность одинакова. В этом смысле Белинский утверждал исконно новгородский характер и новгородское происхождение образа морского царя. Он видел в нем олицетворение моря, озер и рек. Как мы увидим ниже, реки олицетворены в образе дочерей морского царя. «Все эти моря, озера и реки олицетворены в поэме и являются поэтическими личностями, что придает поэме какой-то фантастический характер, столь вообще чуждый русской поэзий и тем более поразительный в этой поэме». Белинский — единственный, кто заметил, что былина о Садко занимает исключительное место в русском эпосе и непохожа ни на одну из других былин. Восхищаясь пляской морского царя, Белинский восклицает: «Да, это не сухие аллегорические и риторические олицетворения: это живые образы идей, это поэтическое олицетворение покровительных для торговой общины водяных божеств, это поэтическая мифология Новагорода».⁷
В былине образ морского царя уже не составляет предмет веры. Он — поэтическое олицетворение моря. Вся эта часть былины носит сказочно-фантастический характер.
Мы уже указывали на то, что пейзаж в этой былине, как и вообще в русском эпосе, не описывается. Он угадывается слушателем из полунамеков, он привычен для него, и слушатель не нуждается в подробных описаниях. Однако пейзаж подводного царства столь необычен, что певец на нем останавливается.

Проснулся Садко во синем море,
Во синем море, на самом дне,
Сквозь воду увидел пекучись красное солнышко,
Вечернюю зорю, зорю утреннюю.
(Рыбн. 134)

   Из всего пейзажа подводного царства певец избирает только одну, но самую существенную и характерную подробность: солнце светит сквозь воду.
Тут же, в этой синей воде, он видит белокаменные палаты и смело входит в них. Здесь, в белокаменном дворце, обитает морской царь, который его звал.
Облик морского царя в былинах не описывается. Нельзя сказать, как народ себе его представляет. Одно только ясно, что он страшен. В варианте Конашкова он зовется «царь морской, да и страх людской». Садко имеет основание страшиться морского царя, так как он полагает, что царь вызвал его для наказания за неуплату дани. Но в этом он ошибается.
   Чтобы понять смысл былины, мы должны определить, с какой щелью морской царь, собственно, останавливает корабли и вынуждает Садко спуститься к нему на морское дно. С этой стороны для нас полны величайшего интереса те слова, которыми царь его встречает, вопросы, которые он ему задает, и предложения, которые он ему делает.
Сличая варианты, можно найти несколько разных причин, заставляющих морского царя звать Садко. Эти причины иногда совмещаются, в одной песне их бывает сразу несколько.
   Иногда морской царь действительно, как думает Садко, зовет его к себе, чтобы наказать его за неплатеж дани:

Ты ой есь, Садко купец богатыя!
Ты веки, Садко, по морю хаживал,
А мне-то, царю, да дань не плачивал.
Да хошь ли, Садко, я тебя живком сглону?
Да хошь ли, Садко, тебя огнем сожгу?
Да хошь ли, Садко, да я тебя женю?
(Онч. 90)

   Форма, в которой произносится эта угроза, говорит о том, что морской царь хочет женить Садко и что ради этого он и зовет его к себе. Предложение женитьбы в данном случае сопровождается угрозами, в других случаях оно делается в качестве награды. Женитьба эта, как мы увидим позднее, имеет совершенно особый характер.
В других случаях морской царь вызывает Садко, чтобы он разрешил его спор с царицей о том, что дороже: золото или булат.

«Ай же ты, Поддонный царь,
Зачем меня сюда требовал?» —
«Я затем тебя сюда требовал,
Ты скажи, скажи и поведай мне,
Что у вас на Руси есть дорого?
У нас с царицею разговор идет,
Злато или серебро на Руси есть дорого,
Или булат-железо есть дорого?»
(Рыбн. 107. Ср. Рыбн. 66, 123;
Гильф. 2, 146 и др.)

   Садко всегда правильно разрешает эту задачу. Не бесполезное людям золото, а полезное им железо дороже.
   В одном случае морской царь вызывает Садко для того, чтобы поиграть с ним в шахматы (Онч. 75).
   Но чаще всего он вызывает его, чтобы послушать его игру и пение. В вариантах Сорокина это прекрасно увязано с вступительной частью былины. Садко сперва играет на Ильмень-озере, морской царь подслушивает его игру и награждает его, а затем вновь зовет к себе на морское дно, чтобы еще раз насладиться его игрой. В тех случаях, когда этого вводного эпизода нет, когда морской царь раньше никогда не слыхал игры Садко, он все же слышал о нем как о славном певце, или он видит в руках Садко гусли, спрашивает, что это такое, и предлагает Садко играть.
   Но сейчас морскому царю нужна не та «нежная» игра, которой он когда-то был пленен на Ильмень-озере. Фигура морского царя — могучая и сильная. Он заставляет Садко играть плясовую, и под его игру он пляшет. Иногда под его игру ведут свой хоровод и морские девы, русалки. Пляска морского царя — особого рода. Пляска эта вызывает бурю. Морской царь заставляет Садко играть целых трое суток. От его пляски вздымаются волны, гибнут суда, тонут люди.

Как начал играть Садко в гусельки яровчаты,
Как начал плясать царь морской во синем море,
Как расплясался царь морской.
Играл Садко сутки, играл и другие,
Да играл еще Садко и третьии,
А все пляшет царь морской во синем море.
Во синем море вода всколыбалася,
Со желтым песком вода смутилася,
Стало разбивать много кораблей на синем море,
Стало много гинуть именьицев,
Стало много тонуть людей праведных.
(Рыбн. 134)

   Представление, будто буря происходит от пляски хозяина водяной стихии, морского царя, относится еще к языческим временам. Но на смену языческой религии приходит христианская. На этот раз люди уже не приносят человеческих жертв «поддонному царищу», они молятся Николе Можайскому.
   Никола мыслился как святой, покровительствующий труду. Для земледельца он — покровитель полей от града и непогоды, для новгородских мореплавателей он в образе Николы Мокрого, то есть водяного, морского, — покровитель мореплавателей, защитник их от бурь и бедствий на море. В сущности это та же религия хозяев в новой форме. Враждебные хозяева принадлежат еще языческой религии; покровители и защитники людей принимают христианское облачение. Новая христианская религия побеждает языческую. В разгар игры и пляски Садко чувствует, что кто-то трогает его за плечо. Оглянувшись, он видит «седатого» старика. Это Никола, которому люди стали молиться во время бури. В противоположность морскому царю, облик которого остается неясным, облик Николы всегда одинаков и вырисовывается совершенно четко. Это седой бородатый старик. Никола знает, как утишить бурю. Он учит Садко порвать струны, выломать шпенечки и под предлогом, будто гусли сломались, прекратить игру. Садко так и поступает, морской царь перестает плясать, и буря прекращается.
   Этим подготовляется завершающая часть песни. Мы уже видели, что морской царь предлагает Садко жениться. Есть все основания полагать, что эта причина вызова Садко на морское дно есть исконная, то есть древнейшая.
   Мы узнаём древнейший, знакомый нам сюжет в новой форме. Отправка героя в иной мир по своему происхождению есть поездка за невестой. Но в русском эпосе инициатива брака исходит уже не от героя, а от хозяина стихии. Это — не только формальное отличие, это отличие знаменует новый этап в развитии эпоса.
   Герой русского эпоса не может хотеть жениться на дочери морского царя.
   Игра на гуслях, в шахматы, разрешение спора о булате и золоте всегда предшествуют предложению невесты и вызывают его. Предложение невесты в былине о Садко является наградой морского царя за прекрасную игру на гуслях, за то, что Садко «потешил» морского царя, или за разрешение его спора с царицей о золоте и булате.
Мы не раз указывали на сказочный характер этой песни, а также на ее архаические черты. Однако между доисторическим эпосом и сказкой, с одной стороны, и былиной, с другой, есть весьма существенная разница, бросающая свет на то, что с древне-эпическим сюжетом происходит в русском эпосе.
   Мы видели, что в догосударственном эпосе герой отправляется искать себе жену. Он находит ее где-нибудь в ином царстве, выполняет ряд трудных задач, получает жену и возвращается домой. Эта традиция лежит в основе и нашей песни, но она не сохранена, а преодолена. Поездка Садко имеет торговый характер и не представляет собой поездки за невестой. К хозяину моря он попадает не по своей воле. Сватается к дочери царя он также не по своему желанию. И, наконец, в Новгород он возвращается все же без жены. Эти отличия нового, исторического, новгородского эпоса мы должны будем объяснить.
   Что на русской почве издавна имелся сюжет женитьбы героя на дочери морского царя, доказывает сказка. Так, в сказке о Василисе Премудрой герой отправляется к морскому царю или водяному и сватается к его дочери. Он выдерживает ряд испытаний, получает Василису — дочь морского царя и с ней возвращается домой (Андр. 313). В эпосе, как мы увидим, такой исход отвергается.
   Но героя ждет еще и настоящее испытание. В сказке о Василисе Премудрой и морском царе морской царь предлагает выбрать, вернее — угадать невесту из двенадцати совершенно одинаковых девиц. В этом жениху помогает сама невеста, дочь морского царя. Такой случай мы имеем и в некоторых вариантах нашей былины, и этим лишний раз подтверждается родство между сказкой и былиной о Садко. В записи от Аграфены Крюковой и ее дочери Марфы Семеновны морской царь задает Садко именно ту самую задачу, которую мы имеем в сказке: выбрать дочь царя из совершенно одинаковых девушек. Он эту задачу решает и женится на дочери царя — случай, представляющий собой нарушение всех норм эпоса. Данные тексты представляют собой, собственно, не былину, а сказку в форме былинного стиха.
   В былине задача носит несколько иной характер. В былине надо не из двенадцати одинаковых девушек выбрать настоящую дочь царя, а надо из толпы водяных красавиц выбрать девушку Чернавушку. Так учит Садко царица водяная, которая его жалеет, и так же учит его Никола. Для нас это означает, что Чернавушка чем-то отличается от других водяных красавиц. Но в чем ее отличие и почему надо выбрать именно ее, пока еще не видно. Чтобы решить этот вопрос, мы должны ближе присмотреться к той женитьбе, которую морской царь предлагает Садко.
   Предложение морского царя жениться на одной из водяных Красавиц — не только выражение его благодарности. Оно полно коварства. Женившись на одной из них, Садко уже никогда не сможет вернуться на верхний свет, в солнечный мир, в родной Новгород. Садко так полюбился морскому царю, что он через своих дочерей хочет навсегда удержать его при себе. У царя нет никаких сомнений, что он выберет одну из этих дочерей. Но Садко выбирает Чернавушку и тем нарушает замыслы водяного. Он не прельщается красотой морских царевен или русалок, которые иногда под его игру ведут свой хоровод. Он выбирает именно Чернавушку, и этот момент — один из самых прекрасных и поэтических во всей былине.
   Он поступает так не только потому, что так ему советовали царица поддонная или Никола. Этот совет соответствует и внутренним стремлениям самого Садко. Весь подводный мир с его неземной красотой и красавицами есть дьявольский соблазн, которому Садко не поддается. Он ни на минуту не забывает о мире людей и о своем родном Новгороде.
   Кто Чернавушка и как понять ее образ? Ее трогательная человеческая красота явно противопоставлена ложной красоте русалок. Ее имя говорит о каком-то приниженном положении ее. В былине о Василии Буслаевиче Чернавой названа его служанка, которая делает всю черную работу. Чернава — гонимое, обездоленное человеческое существо. Но все же в трактовке Чернавы полной ясности нет. Несмотря на свою человеческую внешность, она не человек, она тоже русалка. Но если она и русалка, она и как русалка отличается от всех водяных дев. Выбрав ее, Садко еще может спастись; выбрав любую из водяных красавиц, он навсегда должен будет остаться в подводном царстве. Так, в одном из рыбниковских вариантов царица поддонная советует Садко:

В третьей толпе княгиню себе выбери,
Которая идет позади всех,
Поменьше она и почернее всех:
Тогда ты будешь на святой Руси,
Ты увидишь там белый свет,
Увидишь и солнце красное.
(Рыбн. 107)

   Почему только одна Чернавушка может привести его в Новгород, пока не совсем ясно. Конец песни покажет нам, что в образе дочерей морского царя можно усмотреть олицетворение рек и что Чернавушка есть олицетворение родной новгородской реки — Волхова. Но это раскроется позже. Сказка в этом отношении более последовательна. Невеста — дочь морского царя, но для героя сказки в этом нет никакого препятствия: он привозит дочь морского царя на Русь и женится на ней. В эпосе же брак человека с дочерью хозяина водяной или любой другой стихии уже не допускается. Но вместе с тем отказ от женитьбы здесь еще неполный, носит компромиссный характер. В дальнейшем развитии русского эпоса такие браки будут осуждаться самым решительным и беспощадным образом.
   Садко принимает предложение морского царя, но брака все же не происходит. Никола или подводная царица, советующие ему избрать Чернавушку, вместе с тем предостерегают его, чтобы он в подводном царстве ее не касался, иначе с ним произойдет то же, что произошло бы, если бы он выбрал одну из дочерей морского царя: он навсегда должен будет остаться на морском дне.
   Чрезвычайно интересные детали мы имеем у советской сказительницы Марфы Семеновны Крюковой. Повествование здесь обогащено и представлено как трагедия жены, от которой ее муж отказывается. Крюкова совершенно точно выразила одну из основных идей былины словами отвергнутой жены. Чернава здесь изображена как дочь морского царя. Она жалуется своему отцу:

Уж ты ой еси, родной батюшка!
Уж ты царь морской, отец же мой!
Мое замужество не посчастливило,
Садко не хочет жить во морюшке,
Он желат идти да в славной Новгород,
У его есть, наверно, всё зазнобушка,
Вот зазнобушка, красна девица;
Нас, морских царевен, опасаются,
Нас считают все русалками.
(Крюк. II, 78)

   Из этих слов видно, что невеста Садко, даже в тех случаях, когда ее образ очеловечен, — все же не человек, а русалка. Садко якобы соглашается на предложение морского царя. Он избирает Чернаву и засыпает с ней, но свято соблюдает запрет, наложенный на него Николой. Утром он просыпается уже в Новгороде — или близко от реки Волхова, или даже частично в самой реке. Замечательно, что есть случаи, когда эта река названа Чернавой:

Ай как он проснулся, Садко, купец богатый новгородский,
Ажно очутился Садко во своем да во городе,
О реку о Чернаву на крутом кряжу.
(Гильф. 70)

   Брака с морской царевной не происходит, и море выкидывает Садко обратно на землю. В этом варианте Чернава названа рекой, притом рекой, протекающей под Новгородом. Такое понимание Чернавы подтверждается и другими вариантами. Он просыпается на берегу реки, но руки, которыми он обнимал царевну, оказываются в воде (Гильф. 2). Из этого можно заключить, что в лице дочерей морского царя олицетворены реки, в лице же Чернавы олицетворена родная новгородская река, которая и доставляет его в Новгород. В эпосе об этом прямо не говорится, но в одной из сказочных передач былины имеются такие слова: «А ты женись, да бери девку Чернавку. То река будет, девка Чернавка» (Аст. II, стр. 639). При таком понимании становится ясным, почему Садко, избрав Чернавушку, спасается и доставляется в Новгород, хотя она и не человек, тогда как избрание любой другой девушки приведет его к гибели. Так Садко избегает всех козней морского царя и возвращается домой, в родной Новгород.
В некоторых, правда довольно редких вариантах, он на берегу видит свою жену. У Сорокина Садко женится после приобретения им богатства. Следовательно, жена вводится в повествование не по недосмотру, а совершенно сознательно. Сорокин заставляет Садко на морском дне вторично вступить в брак. Это также возвращает нас к сказке. Герой сказки иногда забывает о своей жене или невесте, найденной и оставленной им за тридевять земель в тридесятом царстве, и, вернувшись, вступает в новый брак с девушкой не из тридесятого царства, а из мира здешнего. Но в день свадьбы первая жена появляется и находит средства о себе напомнить. Герой о ней вспоминает и оставляет свою новую жену или невесту для прежней, далекой. В былине мы видим обратное: Садко оставляет жену из подводного царства и не променивает ее на свою русскую жену. На земле он отвергает Чернавушку.

Ты прощай, царевна морская,
Я тебе женихом не пришел,
А ты мне в невесты не пришла.
(Рыбн. 124)

В других случаях невеста исчезает сама:

Как проснулся он со сна крепкого,
И увидел он свет белый и солнце красное,
И увидел, что встает на крутом кряжу,
На крутом кряжу у быстрой реки,
И бочки с имением лежат подле его,
А невесты его и в слыху нет.
(Рыбн. 107)

   Вся эта часть полна для нас величайшего значения. Она раскрывает нам скрытую народную мысль, выраженную не отвлеченно, а в художественных образах. Она показывает нам, почему в русском эпосе не происходит и не может происходить того, что происходит в догосударственном эпосе и в сказке: почему герой не женится на девушке из подводного или «тридесятого» царства. Былина о Садко — одна из редких и исключительных в русском эпосе былин, в которых еще сохранена традиция брака с существом из иного, нечеловеческого мира, но этот же случай показывает, насколько глубоко эта традиция преодолена.
   Реальный мир одерживает верх над миром мифическим. Этот подводный мир сказочно прекрасен, но как реальность он уже невозможен. В сказке он возможен потому, что сказка вообще есть «складка» и народ не приписывает волшебной сказке силу реальной действительности. Она — вымысел, выдумка, как это понимал Белинский и подчеркивал Горький. Эпос глубоко соотнесен с реальной действительностью. Поэтому «сказочный» иной мир из него исчез и сохранился лишь в редких случаях, к каким принадлежит и былина о Садко. Но здесь этот мир отвергнут как нечистый и как чуждый и враждебный людям.
   Это позволяет нам понять последнюю, заключительную часть былины, постройку храма Николе. В купеческой интерпретации Садко строит храм в благодарность за то, что он разбогател (К. Д. 28). В собственно народной интерпретации Садко строит храм не как купец — торговать он теперь перестает, — а за свое избавление от посягательств на него морского царя.
   Мы видим, что Белинский был прав, считая былину о Садко одной из жемчужин русской народной поэзии. Образ Садко, бедного народного гусляра, который одерживает победу и над купцами и над соблазнами сказочного подводного царства, который спасается потому, что для него нет ничего более высокого и святого, чем родной русский Новгород, — этот образ, глубоко национальный и исторический, действительно принадлежит к самым ярким созданиям русской народной поэзии.
   Изучение других былин покажет нам, что былина о Садко в типично новгородской форме и интерпретации выражает одну из общерусских идей раннего русского эпоса.

 

   Примечание:

   1 «История СССР», т. I, стр. 74.

   2 Красота этой былины высоко оценена и зарубежной наукой. См. R. Trautmann, стр. 229.

   3 В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. V, стр. 416—420.

   4 Р. Липец. Местные мотивы в былине о Садко у М. С. Крюковой и других сказителей. — «Былины М. С. Крюковой», т. II, М., 1941, стр. 719—768.

   5 Перечень вариантов см. А. М. Астахова. Былины Севера, т. II, Прионежье, Пинега и Поморье. Изд. АН СССР, М. — Л., 1951, стр. 793. См. также К. Д. 47; Кир. VII, Прил., стр. 67; Рыбы. 18; Листоп. 37, 38, 39, 40, 41; Кон. 18, 18а; Андр. 677, 677 I.

   6 В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. V, стр. 420.

   7 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, стр. 420.

   * Мы рассмотрим высказывания только наиболее известных ученых. Ф. И. Буслаев сопоставлял золотую рыбку, которую вылавливал Садко, с кладом Нибелунгов и с карело-финским Сампо. Рыбка золотые перья, по его мнению, «соответствует кладу Нибелунгов, который прежде хранился в водопаде у карлика Андвари, жившего в воде в образе щуки; соответствует также и финскому Сампо, сокровищу быта охотников, моряков и земледельцев». Плавание на плоту и прибытие к морскому царю будто бы ведет свое начало из житий святых. Когда епископ Иоанн был посажен на плот и пущен по Волхову, то плот поплыл вверх по течению и приплыл к Юрьеву монастырю; «Так и Садко, с гуслями в руках, поплыл по волнам на дубовой доске и очутился в палатах морского царя Водяника». Мы не будем приводить других высказываний Буслаева: они столь же фантастичны. Так, он утверждает, что обручение Садко соответствует обряду обручения венецианских дожей с Адриатическим морем, при котором в воду бросалось обручальное кольцо, хотя на самом деле ничего даже отдаленно похожего в былине нет (Народная поэзия, стр. 24—27).Халанский также ищет источники нашей былины в таких житиях святых, где святые благодаря молитве спасаются от бури (Чудо Михаила Клопского, Чудо Исидора, юродивого ростовского и др. См. Великорусск. былины, стр. 69—74). А. Н. Веселовский ищет соответствий в западноевропейской литературе и находит их в старофранцузском романе о Тристане де Леонуа. Здесь некоего убийцу, носящего древнееврейское имя Садок, сбрасывают с корабля в море, так как корабль из-за его грехов остановился посреди моря. После этого корабль опять трогается, а убийца попадает на скалистый остров, где три года спасает свою душу у отшельника. К этому роману будто бы восходит и наша былина, но не непосредственно, а через древнейший, не дошедший до нас прототип его. Пускается в ход огромная эрудиция, чтобы доказать, что новгородская былина создалась в Западной Европе. Хотя сходство недостаточно, чтобы доказать заимствование, что вынужден признать и Веселовский, он все же пытается спасти свою концепцию висящим в воздухе «не дошедшим до нас прототипом» (Былина о Садко. — «Журн. мин. нар. просв.», 1886, № 12). Всев. Миллер, следуя методам исторической школы, ищет в Садко историческое лицо. Былинный Садко в некоторых вариантах кончает свои приключения тем, что выстраивает храм в честь Николы. Этот факт Всев. Миллер кладет в основу своих исследований. Прототип былинного Садко Миллер видит в лице упоминаемого в некоторых новгородских летописях купца Садко (Сотко), выстроившего храм Борису и Глебу. Таким образом, в лице Садко будто бы воспевается раскаявшийся купец, на старости пытающийся спасти свою душу тем, что он строит церковь. Правда, такое объяснение плохо вяжется с тем, что этот исторический купец спускается в подводное царство. По мнению Всев. Миллера это объясняется воздействием карело-финского эпоса. Садко — не кто иной, как Вейпемейнен, а слушающий его игру морской царь — финский Ахти, бог моря. По мнению Всев. Миллера, в морском царе нет ни одной русской черты. Приводя некоторые другие материалы (восточные сказки), Всев. Миллер приходит к выводу, что былина о Садко «не что иное, как бродячие сказочные мотивы, прикрепившиеся к историческому имени купца XII века» (К былинам о Садке. Очерки, т. I, стр. 283—304). Так глава исторической школы отрицает историчность этой новгородской былины. Миллеру возражал И. Мандельштам, доказавший, что Миллер попался впросак, приняв Леннротовские добавления в «Калевале» за подлинно народную мифологию. Аналогия, утверждаемая Миллером, полностью рушится (Садко — Вейнемейнен. — «Журн. мин. нар. просв.», 1898, февраль, стр. 328—338). Другой представитель исторической школы, А. В. Марков, так же как и Всев. Миллер, исходит из факта постройки в былине храма в честь Николы. Такой храм действительно был выстроен князем Мстиславом Георгием в 1113 году. На этом основании Марков полагает, что былина о Садко возникла в среде, близкой к церкви и духовенству (Поэзия великого Новгорода и ее остатки в северной России. Харьков, 1906). В советское время отождествление исторического купца Садко с былинным повторил А. Н. Робинсон (ИКДР, II, стр. 154). Эту же точку зрения высказалД. С. Лихачев (РНПТ, I, стр. 230). «Сатко летописи и Садко былины — одно и то же лицо». В постройке церкви заключается «первоначальное зерно былины», хотя Садко и «отнюдь не купец». А. А. Кайев утверждает, что в былине о Садко будто бы «прежде всего выражена мечта о чудесном богатстве» (Русск. литер., стр. 127).

Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

Садко

богатый гость — герой былин новгородского цикла; из девяти известных вариантов, записанных исключительно в Олонецкой губ., полных только два. По наиболее полному варианту (Сорокина), С. был сначала бедным гусляром, потешавшим новгородских купцов и бояр. Однажды он играл на гуслях на берегу Ильмень-озера с утра до вечера и своей игрою приобрел расположение царя Водяного, который научил С. побиться с богатыми новгородскими купцами об заклад в том, что в Ильмень-озере есть рыба "золотые перья"; при помощи царя Водяного С. выиграл заклад, стал торговать и разбогател. Однажды С. на пиру похвастал, что скупит все товары в Новгороде; действительно, два дня С. скупал все товары в гостином ряду, но на третий день, когда подвезли товары московские, С. сознался, что ему не скупить товаров со всего свету белого. После этого С. нагрузил товарами 30 кораблей и поехал торговать; по дороге корабли вдруг остановились, несмотря на сильный ветер; С., догадываясь, что морской царь требует дани, бросил в море бочки золота, серебра и жемчуга, но напрасно; тогда решено было, что царь морской требует живой головы; жребий выпал на С., который, захватив с собою гусли, велел спустить себя в море на дубовой доске. С. очутился в палатах морского царя, который объявил ему, что потребовал его, чтобы послушать его игру. Под звуки игры С. царь морской пустился плясать, вследствие чего взволновалось море, корабли начали тонуть и много народу православного гибнуть; тогда Микола угодник под видом старца седого явился к С. и велел ему прекратить игру, оборвав струны гуслей. Затем царь морской требует, чтобы С. женился на морской девице по своему выбору. По совету Миколы С. выбирает девицу Чернаву; после свадебного пира С. засыпает и просыпается на берегу р. Чернавы. В это же время по Волхову подъезжают его корабли с казною. В благодарность за спасение С. соорудил церкви Николе Можайскому и Пресвятой Богородице. В некоторых вариантах С. разрешает спор морского царя с царицей о том, что на Руси дороже — золото или булат, и решает его в пользу булата; в другом варианте роль Миколы берет на себя Поддонная царица. В одной былине о С. в сборнике Кирши Данилова С. является не природным новгородцем, а приезжим с Волги молодцом, которому Ильмень-озеро помогает разбогатеть в благодарность за переданный ему Садком поклон от сестры Ильменя, Волги: наловленная в большом количестве рыба обратилась в золотые и серебряные деньги. С. сам не совершает геройских подвигов: ему вменена в подвиг его торговая деятельность; таким образом, С. является представителем новгородской торговли, купцом-богатырем. Древнейшей основой былины о С. была, вероятно, песня об историческом лице Съдке Сытинець (или Сотко Сытиничь), упоминаемом в летописи под 1167 г. в качестве строителя церкви св. Бориса и Глеба в Новгороде. К имени этого лица приурочены различные сказочные мотивы, восходящие частью к местным легендам, частью к международным бродячим сказочным сюжетам. Так, в новгородских и ростовских легендах упоминается о спасении гибнувшего и плывущего на доске человека; по русским народным верованиям, св. Никола слывет скорым помощником на водах и даже называется "морским" и "мокрым". Рассказы о том, что подземный или подводный царь, залучив в свое царство героя, хочет удержать его, женив на своей дочери, также весьма часты и в наших сказках, и в сказках других народов. Так, в одном киргизском сказании рассказывается, как один человек, нырнув в воду, очутился в царстве властителя вод Уббе, служил там несколько лет, женился на дочери визиря, а потом с помощью волшебной зеленой палки вернулся на землю и разбогател. Ближайшие источники былины о С. не выяснены. Академик А. Н. Веселовский указывает на сходство былины о С. с эпизодом старофранцузского романа о "Tristan le Léonois": герой его, который носит имя Садок, убил своего шурина, покушавшегося на честь его жены, и вместе с нею бежит на корабле; поднимается буря, которая, по мнению старейшины корабля, ниспослана ради грехов кого-нибудь из пассажиров; по жребию виновником бури оказывается Садок; он бросается в море, после чего буря затихает. Очевидное сходство эпизодов франц. романа и былины, а также совпадение имен С. и Садок дает основание предположить, что и роман, и былина независимо друг от друга восходят к одному источнику — повести или легенде, в которых это имя уже находилось. Имя С., Садок — еврейского происхождения (евр. Цадок — справедливый), что указывает на вероятное влияние еврейской народной литературы. Вс. Миллер находит объяснение типов С.-гусляра и морского царя в финских и эстонских сказаниях: он приравнивает морского царя былины к морскому царю Ахто, который также является охотником до музыки; прототип С.-гусляра он видит в музыканте и певце Вейнемейнене (см. Морской царь). Ср. Вс. Миллер, "очерки русской народной словесности" (М., 1897), А. Веселовский, "Былина о С." ("Ж. Мин. нар. пр.", 1886, № 12); ст. И. Мандельштама (ib., 1898, № 2; опровергая теорию Вс. Миллера, автор доказывает, что те места финского эпоса, которые послужили Вс. Миллеру основанием для сближения Водяного царя с Ахто и С. с Вейнемейненом, не заимствованы из народных сказаний, а являются вставками Леннрота).

Проф. А. П. СКАФТЫМОВ. ПОЭТИКА И ГЕНЕЗИС БЫЛИН ОЧЕРКИ
 

Садко.

   Вс. Ф. Миллер (№ 196, стр. 283—304) в былинном Садке усматривает две личности; эпического гусляра и новгородского купца. Он вспоминает историческое лицо Садко, строителя церкви Бориса и Глеба (в летописи под 1167 годом). Сходство между тем в другим Садко: 1) имя, 2) построение церкви, 3) богатство, 4) внешняя торговля. — Садко — гусляр находит аналогию в финских преданиях. Имя озера Ильмень — Jlmjarw — озеро погоды. Указывается предание, где выступает „дядюшка Ильмень“. Аналогию водяному царю видит в царе финских преданий Ахти, властители рыб: он любит песни, загоняет рыбу в сети Вейнеменена. Садко, это — Вейнеменен (их общая музыкальность). — Фабула былины коренится в международных бродячих сюжетах. — Культ Николы, как защитника на водах, развит особенно на севере. — Близко по фабуле к былине чудо блаженного Исидора Ростовского (раньше указывалось М. Е. Халанским и А. М. Веселовским). Много к былине имеется параллелей из сказок: киргизское сказание о властителе вод Уббе (указано ранее А. М. Веселовским в Ж. М. Н. П., 1890, март), сказка о скрипаче в аду. Сильной параллелью былине является французский роман “Sadoc из Tristan le Leonois (указано А. Н. Веселовским, Ж. М. Н. П., 1896, № 12). Имя Садок еврейского происхождения, очевидно, известное Новгороду, где особенно была развита ересь жидовствующих (Вс. Миллер о Садко см. еще № 233).

   В. Ф. Миллеру возражал И. Э. Мандельштам (№ 145). В. Ф. Миллер отождествляет морского царя былины с финским морскем богом Achto. Против этого И. Э. Мандельштам выставляет следующие доводы: 1) богатство того и другого совершенно различного качества, происхождения и назначения; и в содержании своем оно не имеет ни единой сходственной черты с морским царем былины. Кроме того, стихи о богатстве, состоящем из кусков драгоценности Сампо, которые с лодки упали на дно морское — эти стихи присочинены Ленротом (по показанию проф. Крона). 2) Несостоятельно у В. Миллера уподобление жены морского царя финской Wellamo. Морская царица встречается в одном варианте былины и несомненно заменяет Миколу; о ее доброжелательности былины ничего не знает, ничего неизвестно подобного и о жене Achto. Кроме того, у Achto преданий жены нет, она присочинена Ленротом (Крон). 3) Achto и морской царь охотники до музыки. Но в финском эпосе это место присочинено Ленротом (Крон). Не из русского ли эпоса Ленрот взял этот образ. Водяных В. Ф. Миллер отделяет от морского царя былины без основания. 4) Морской царь залучает себе Садко — Achto завладевает арфой Вейнемейнена. Таким сближением устраняется основной мотив былины — жертва искупления. Кроме того, Садко — не арфа, а морской царь — не дети Achto. Да и самые условия опущения на дно и там и здесь совершенно различны. И опять: все это место сочинено Ленротом (Крон). Садко ничего общего с Вейнемейненом не имеет даже и в сопоставлениях самого Вс. Миллера.

183

   А. В. Марков (№ 172) ставит вопрос, как Никола появился в былине, и об‘ясняет это влиянием на былину легенды о построении новгородским князем Мстиславом Георгием в 1113 году в Ярославском дворце церкви в честь св. Николая. Марков считает, что церковь является центром, около которого разыгрывается своеобразное состязание в богатстве с попами и на этом основании считает, что былина возникла в среде близкой к церкви и духовенству.

   В. И. Крохин (№ 111) считает, что былина о Садке богатом госте ведет начало из рассказов о морских предприятиях героев карельских сказок о столкновении славян с западными финнами, славянами (стр. 743—757). Дается параллель корельской сказки „Три совета“.

   К. Тиандер (№№ 321 и 322) указывает некоторые скандинавские параллели к былине о Садко (ср. 125 и сл.).

Ссылки:

12. — Вс. Миллер. Очерки р. народной словесности. Былины I (См. № 196). Изв. От. Р. Я. и Сл., 1898, 3 (III), стр. 905—923 и отдельно. (П.).

111. Крохин, В. П. Откуда ведет начало наша былина о Садке богатом госте. Русск. Старина, 1908, XII. CXXXVI, 743—754.

145. Мандельштам, И. Садко-Вейнемейнен, Ж. М. Н. П., 1898, 2. (П.).

175. — Обзор трудов В. Ф. Миллера по народной словесности. Изв. О. Р. Я. и Сл., 1914, 2; 1915, 1, с. 291—349. Ср. Древности. Труды Слав. Ком. М. А. О., т.V, протоколы, стр. 57—58, доклад А. В. Маркова о кн. В. Ф. Миллера. Очерки, т. II. (П.).

172. — Поэзия Великого Новгорода и ее остатки в северной России. Сб. Харьк. Ист.-фил. О-ва, изд. в ч. проф. И. Ф. Сумцова. Отдельно: Харьков, 1909.

196. — Очерки русской народной словесности. Былины, I—XVI. М. 1897. Отзыв см. № 12, 175 (П). (Б).

321. — Поездки норманнов в Белое море. I—III. Изв. Отд. р. яз. и слов. 1902, III, с. 127—155.

322 — Поездки Скандинавов в Белое море. СПБ. 1906.

233. — Казацкие эпические песни XVI и XVII в. Ж. М. Н. П., 1914, V и VI. (П.). Перепеч, см. № 235, с. 249—336.

235. — Очерки русской народной словесности. Том III. Былины и исторические песни. Госуд. Издат. Москва — Ленинград. 1924.