стр. 1

"Быт и верования древних славян" М. Семенова. СПб, Азбука 2000

Иллюстрированная энциклопедия  "Мужики и бабы" Мужское и женское в русской традиционной культуре. Санкт-Петербург "Искусство - СПБ" 2005

"Вологодчина: невостребованная древность"  М.В. Суров., Вологда 2001 г.

"Язычество древних славян" Борис Рыбаков. "София" ИД "Гелиос" Москва 2002

Стр. 2

РУССКИЕ прялки

"Быт и верования древних славян" М. Семенова. СПб, Азбука 2000

1. Прялка и лопасти (навершия) прялок. XI-XV века
2. Донце прялки
3. Севернорусская неразъёмная прялка, изготовленная из нижней части ствола с корнем (копанъ).
XIX век
4. Навершие прялок, в которых использована языческая символика — «громовый знак», изображение «белого света», головы коней. XIX век


Слово «пряслице», укоренившееся в научной литературе, вообще говоря, неверно. «Пряслень» — вот как произносили древние славяне, и в таком виде этот термин всё ещё живёт там, где сохранилось ручное прядение. «Пряслицем» же называли и называют прялку (о которой речь будет чуть ниже). Ведущие археологи ещё в 40-е годы XX века предлагали устранить путаницу в терминологии, но ошибочная традиция держится с упорством, достойным лучшего применения.
У всех славянских и финно-угорских народов Восточной Европы прядущие тянут нить из кудели левой рукой, а правой вращают веретено. На Кавказе и в Средней Азии поступают наоборот. А вот айсоры (потомки древних ассирийцев) и тянут, и вертят одной правой рукой: веретено у них сучит и мотает одновременно.
Любопытно, что пальцы левой руки (большой и указательный), дёргающие пряжу, как и пальцы правой руки, занятые веретеном, приходилось всё время смачивать слюной. Чтобы не пересохло во рту — а ведь за прядением нередко ещё и пели, — славянская пряха ставила подле себя в мисочке кислые ягоды: клюкву, бруснику, рябину, калину...
Собственно прялкам («пряслицам» по-древнерусски), древним и не очень, тоже посвящена обширная научная литература. Достаточно сказать, что орнаменты русских прялок даже XIX века буквально пестрят чисто языческими символами: «громовыми знаками», изображениями «белого света». Эти знаки можно видеть на иллюстрациях к главам «Перун Сварожич», «Даждьбог Сварожич».
И в Древней Руси, и в Скандинавии времён викингов бытовали переносные прялки: кудель привязывали или прикалывали к одному её концу (если он был плоским, лопаточкой), либо насаживали на него (если он был острым), либо укрепляли как-то ещё (например, в рогульке). Другой конец вставляли за пояс — и женщина, придерживая пряслице локтем, работала стоя или даже на ходу, когда шла в поле, гнала корову, приглядывала за гусями... Дома, вынув из-за пояса, нижний конец прялки втыкали в отверстие лавки или специальной доски — «донца».
Каждый тип переносных прялок имел достаточно чёткую географическую область распространения, что, как выяснилось, точно совпадает с границами расселения больших групп племён, сложившихся в Восточной Европе ещё в каменном веке. Это северные лесные племена (лопатообразные прялки), земледельцы юго-запада (палкообразные прялки с острым верхним концом) и степные племена юго-востока (рогулькообразные). Практически уже в наше время учёные-этнографы успели зафиксировать разновидности переносных прялок и описать места их распространения — то и другое не слишком изменилось за множество минувших веков.
Одновременно — и тоже с незапамятных пор — использовались и цельные, неразъёмные прялки. Для такого изделия требуется заготовка, повторяющая очертания прямого угла, — использовалась «копань». Одной такой прялке, найденной на реке Модлоне (Вологодская область), ни много ни мало три тысячи лет...
Ниточка традиции, тянувшаяся к нам буквально от первобытных костров, оборвалась лишь в XX веке. И кто решится сказать, что «ниточка» здесь — всего лишь для «красного словца»?
 

Иллюстрированная энциклопедия  "Мужики и бабы" Мужское и женское в русской традиционной культуре. Санкт-Петербург "Искусство - СПБ" 2005

ПРЯХА (ПРЯЛЬЯ). Лицо женского пола, владеющее умением прясть.
Статус П. определялся ответственностью самого прядения — главного женского занятия, которым мужчины никогда не занимались. По народным представлениям, прикосновение мужчины к веретену лишало его силы и ловкости, а неправильное обращение П. с куделью могло сделать женщину мужеподобной: у нее начинала расти борода.
Жизнь крестьянки с ранних лет была связана с прядением и с его атрибутами. Девочке, чтобы она легко приобщалась к прядению, перерезали пуповину на прялке или веретене, а также прикладывали эти предметы к новорожденной. Старались отрезать пуповину так, чтобы она упала на женскую работу, в частности, пряжу. Кроме того, помещали в ее колыбель детскую прялку. Пожелания стать хорошей П. произносились на родинах: «Чтобы тонко пряла, часто ткала, рукодельничала» (9, с. 33). Во время крестин, возвращаясь из церкви, крестная брала кудель и садилась прясть, чтобы девочка успешно овладела этими операциями; с той же целью ребенка передавали крестной через прялку. С 5—6 лет девочку начинали учить прясть и ей впервые разрешали спрясть нитку из грубой шерсти или очесов. Пряжу затем сжигали, а золу девочка должна была съесть, запив и закусив кусочком хлеба, под приговор: «Ета зъяси — будщи хорошая пряха» (5, с. 58). В некоторых местах она глотала дымок от зажженной пряжи, чтобы работа в ее руках горела.

Прядением, как правило, занимались девушки. К моменту достижения совершеннолетия они полностью осваивали это мастерство и становились искусными П., что, по народным представлениям, предсказывало счастливую любовь и замужество.
Связь прядения и удачного замужества прослеживается во многих магических действиях добрачной, свадебной и семейной обрядности. Так, девушки пряли «благовещенскую» или «четверговую» нить с приговором о суженом, гадали о браке на «новине» (спряденных и сотканных холстах), во время ее расстилания, молились о даровании умения «прясть, ткать и узоры брать» (12, с. 162), то есть приготовить себе приданое. Хлестали сватов мотком ниток для удачного сватовства. Известны свадебные приговоры, в которых выступает символика «недремавшей» невесты: «Наша молода не спала, не дремала, тонко пряла, звонко ткала, бело белила и нас подарила» (8, с. 133). Кроме того, на второй день свадьбы свекровь во время утренних хозяйственных заданий поручала молодице спрясть нитку, а в течение специальной «прядильной недели» Великого поста молодицу приучали к новой жизни в кругу женской родни мужа.
Тема прядения и девушка-П. широко представлены в песенно-игровом фольклоре молодежи. Так, весной девушки исполняли веснянки, призывая птиц, которых просили принести весну и атрибуты рукоделия:

Жаворонки... принесите весну...
С пряльцем, с донцем,
С кривым веретёнцем!

В таких играх, как «просо» и «мак», которые сопровождались игровыми песнями — «А мы просо сеяли», «На горе мак», «Посею я маку», одновременно разворачивался «растительный» сюжет, символизирующий половое созревание девушки, и раскрывался мотив обучения ее рукоделию, в частности прядению. Так, в хороводной игре «просо» новую девушку обучали ремеслу П.-ткахи:
Не пряха была,
Не ткаха была...
«Не тужи, мати, не печалься!
Уж мы станем учить —
Переучивать.
У нас будет ткаха,
У нас будет пряха»...

Вообще, мотив П. и прядения присутствует в хороводных игровых песнях. Существовал набор хороводных песен, под которые «собирался хоровод», при этом движения хоровода изображали процесс прядения и снования. Во время исполнения песни «По улице шла, клубок ниток нашла» присоединение к хороводу новой девушки происходило под слова: «Клубок катится — нитка тянется», что воспроизводило прядение нити.
В игре «дрема», особенно в ее варианте «дрема с куделью», происходит символическое посвящение девушки в П. — мастерицу и невесту. Девушка становилась в центре хоровода и изображала П., дремлющую во время работы. Остальные участники, исполняя песню изображали указанные в ней действия: пробуждали Дрему и на ее место ставили другую девушку из круга. Согласно интерпретации этой игры Т. А. Бернштам, дремлющая молодица Дрема-непряха противопоставляется недремлющей девушке — П.
Мотив прядения в подобных играх тесно связан с любовными отношениями молодежи и молодоженов. Молодица, которая была непряхой, то есть ленивой в девушках, становилась Дремой и выходила замуж за «старого» — «холостого полюбить — самопряхой надо быть» (11, № 599), либо превращалась из П. в непряху: «веретёнушко не вьется, куделенко не прядется» (1, с. 24); молодица, ставшая Дремой-непряхой, теряла женскую привлекательность.
Девушки, проходя через игровой «переходный» обряд «дремоты», олицетворяющий сон и смерть (с последней в мифопоэтической традиции связана женская покровительница прядения), и преодолев образ Дремы-непряхи, получали возможность участвовать в ритуальных молодежных играх и символически обучались мастерству прядения, что, в свою очередь, соответствовало половой зрелости и брачным перспективам.
По умению девушки прясть судили о ее земной и загробной судьбе. Так, по народным представлениям, плохую П. на земле ждут одиночество и греховная жизнь, а после смерти она встанет «со столбом» или будет «пасти козлов» (символ похоти). Интересен культ поморской девушки-П., утонувшей во время шторма вблизи беломорского островка Полта(м)-Корга (между р. Кемью и Сорокой) и совершавшей после смерти чудеса исцеления. В легенде девушка либо плывет с прялкой по ягоды, либо является людям после смерти с просьбой о. захоронении, либо ее находят мертвой и сидящей на прялке. С прялкой девушку и хоронят, построив «на косточках» часовню, где и происходят «чудотворения». Прялка предстает символом умершей девушки, которая достигла совершеннолетия («полной девкой заводилась»), была непорочной («ни одного мужика не знала») и стремилась к святости.
Образы П. и непряхи раскрываются в сказках. Одним из ярких сказочных персонажей была невеста Финиста Ясна Сокола. Она находила своего жениха с помощью нити, прядущейся из «серебряного донца — золотого веретенца», или вышивания по «серебряному пяличку золотой иголочкой». В фольклорных сюжетах прядение прививало навыки, которые выражали «зрелость» невесты: по изготовленной чистой и тонкой пряже, по умению определить количество вещей, что из этой пряжи можно сделать. Например, в заонежской сказке «Про Ивана-царевича» две сестры хвастаются тем, сколько вещей они могут изготовить из своей пряжи, если к ним посватается царевич: старшая — полотенце и простыню, средняя — полотенце, порты и настилальник (простыню).
Но не все девушки становились хорошими П. Так, в шуточном игровом фольклоре рисуется образ непряхи:

Жила-была Дуня,
Дуня-тонкопряха.
Вали-вали, Дуня,
Дуня-тонкопряха!
Пряла наша Дуня
Ни толсто, ни тонко,
Ни толсто, ни тонко,
Потолще каната,
Потолще каната,
Потоньше оглобли.

Ей противопоставлялась невеста Марья, привораживающая жениха своей тончайшей пряжей.
Показать свое мастерство П. девушка могла на посиделках (попрядухах, попрядках, супрядках), куда приходили и парни. Работали девушки в осенне-зимнее время: в период осеннего поста (Филипповского-Рождественского): отдельные работы продолжались до Масленицы. На посиделках важная роль отводилась прялке, которая определяла индивидуальное девичье место (у П., занявшей чужое место, прялку выкидывали на дорогу). В северно-русских и западно-русских областях парни должны были просить разрешения войти на посиделку под окном или в дверях избы, что называлось «проситься за прялку», «сесть под прялку». Чтобы получить «прялочное место», парень выкупал прялку или ее захватывал, если девушка выходила из избы, при этом он имел право сесть только на колени к девушке. Пересесть на скамью разрешалось в процессе игры: «в местечки», «в соседи», которые сопровождались «выкупом» прялки, веретена, кудели, пряжи. Если девушка отказывала в выкупе (поцелуе), то парень мог ее опозорить — из мести или хулиганства он поджигал, путал пряжу или кудель, обвивал себя ею, ломал веретено или прялочный гребень, прятал предметы для прядения.
В Новгородской губ. местные парни, приходя на посиделку, зажигали свечи у прялок девушек, которым они отдавали предпочтение, при этом у некоторых горело не по одной свече, а «чужаки» обходили всех девушек, поджигая у каждой кудель. В Вологодской губ. поджигание посредине избы общей кудели, надерганной с каждой прялки, говорило о начале игры «женитьба». Девушки и парни гадали по кудели о своей судьбе, что называлось «на городок»: парень клал на стол или лавку скрученный вокруг пальца клочок кудели и поджигал, затем смотрел, «куда ворота откроются» — туда жениться идти. Если поведение девушки не соответствовало принятым нормам, то ее могли наказать: за измену выкашивали посеянный ею лен; за неучастие в молодежных собраниях и разглашение групповой тайны ломали гребень или лопасть прялки, путали кудель, рвали пряжу.
Последний день супрядок сопровождался различными обрядами. Так, в Смоленской губ. девушки пели:

Девушки — свет,
Голубушки — свет,
Початычка нет!
Бярите гребенки,
Чашите галовки:
Пара да двара (расходиться).

В обычной жизни после выхода замуж женщина не расставалась с прялкой и не переставала прясть, хотя по статусу молодицы как бы теряла свое значение П. В традиционных представлениях девушка — П., а молодица — непряха. Для женщины главным становилось ткачество.
Значение прядения было так велико, что оно с древности, так же как и ткачество, являлось символом женского труда, а П. имели своих святых покровителей. Так, уже на византийских мозаиках и миниатюрах IX в. Богородица изображалась с веретеном и пряжей; из Византии это изображение пришло на Русь. А прядение, наряду с колодцем и Священным Писанием, стало одним из трех легендарно-иконографических символов Благовещения.
Непосредственной покровительницей женской зимней работы, в первую очередь прядения, а также самих П. была св. Параскева Пятница, образ которой зачастую сливался с Богородицей. Обе они представлялись защитницами женщин, распорядительницами браков, покровительницами дома и женских занятий. В древности существовала языческая богиня-П. Мокошь — женское божество древнерусского пантеона, которая, в народных представлениях, была женщиной с большой головой и длинными руками, прядущей в избе по ночам. По поверьям, П. не разрешалось оставлять кудель открытой, а «то Мокша опрядет». Параскева Пятница заимствовала занятие Мокоши, а затем и покровительство пряхам и прядению, поэтому ее называли Льняницею: «На Парасковию-Льняницу начинают мять и трепать лен». П. приносили св. Параскеве Пятнице жертвы — бросали в колодец кудель. Назывался такой обряд «мокрида», что соотносилось с именем Мокоши и имело общий корень со словами «мокрый», «мокнуть» или «mokus» — прядение. В качестве приношения вычесанная льняная кудель или выпряденные нитки оставлялись П. у святых источников, посвященных св. Параскеве, при этом говорилось: «Угоднице на чуловки!»; «Матушке Пятнице на передничек!» (7, с. 194).
В канун дня Параскевы-Льняницы приготовляли первину льна, посвященную этой святой, и приносили для освящения в церковь, а затем прикрепляли к образу св. Параскевы. В этот день устраивались «льняные смотрины» — женщины выносили вытрепанный ленпервак на улицу, демонстрировали друг другу, хвалясь своей работой. Девушки стремились показать свое «льняное искусство» парням и будущим свекровям.
Чтобы покровительство св. Параскевы не покинуло П., надо было соблюдать определенные правила и не нарушать запретов. Так, в день памяти святой и во все пятницы не разрешалось прясть: «а то у Параскевы Пятницы засорятся глаза»; «в пятницу не только нельзя прясть, но даже иметь в доме конопель»; «кто прядет в пятницу, у того на том свете слепы будут отец с матерью» («кострыкой глаза запорашивает»); «не прясть в пяток, потому что в этот день Спаситель претерпел оплевание, а на пряжу нельзя не плевать». В случае несоблюдения запретов Параскева Пятница сурово карала — скручивала П. пальцы на обеих руках и покры¬вала их заусеницами. По легенде Ярославской губ., Пятница наказала П., которая работала в ее день. Железной спицей, которой прикрепляют кудель льна к копылу, она истыкала женщину до полусмерти. По другому поверью, Параскева подбрасывает веретено в окно женщине, прядущей накануне пятницы, и одобряет ее, когда та догадается выбросить веретено обратно в окно.
Прядение и ткачество нашли отражение в обрядах, которые раскрывают мифологическое значение этих занятий как «творения мира». Сюда можно отнести изготовление женщинами обыденной (т. е. сделанной за один день) нити, пряжи или холста, а также изделий из него — пелены или полотенца. Обыденная новина выполнялась для сохранения общественного благополучия — для охраны домов и селений, скота от возможных несчастий. Обряд изготовления новины за один день воссоздавал архаические представления о женском творении мира.
Образ П. существует не только в человеческом обличье. Так, роль П. в животном мире, по представлениям русского народа, воплощает горностайка, персонаж сказов об ивановских ткачах Владимирской губ. В них рассказывается о горностайке — «доброй рукодельнице: что спрядет, что соткет — простым людям в прок идет». Она «лапками стежку шьет — стежка серебром сияет», так как прядет не простую пряжу, а снежную.
В среде низшей демонологии П. выступает кикимора. Она невидимо прядет в избе ночью, часто только в Святки, в те двенадцать дней января, которые определяют ход всего будущего года, предвещая этим изменения в судьбах домочадцев. Если кикимора прядет на передней лавке, то это к смерти кого-либо из обитателей дома. Прядет кикимора не обычным способом: она подпрыгивает или сучит нитки «наоборот». Такой способ прядения имеет особый, колдовской смысл. В частности, невеста накануне свадьбы «от себя» прядет суровую нитку — оберег от колдунов. «Оборотные» нитки, изготовленные в праздники, играли важную роль в домашней жизни и обрядности. Так, в Великий четверг женщины пряли нитки «наобоко" и в случае болезни перевязывали ими руки и ноги. При опахивании села от эпидемий из этих нитей делали вожжи. В этот же день пряли левой рукой на каждого члена семьи по нити и привязывали их к березе: у кого нить пропадет — тот умрет. Такая нить соответствует «нити судьбы» человека.
Прядение, особенно в большие годовые праздники, могло повлиять на здоровье людей, животных, на благополучие дома. Так, прядение заговоренной шерсти служило «для чарования скота и дома». Поэтому не разрешалось прясть и ткать по большим праздникам, так как в «поворотные», «переходные» моменты (Рождество, Святки) мир мог быть как правильно, так и неправильно «свит, сплетен, сшит или спряден, соткан» (6, с. 172).
Литература:

1. Бернштам Т. А. К реконструкции некоторых русских переходных обрядов совершеннолетия // Советская этнография. 1986. № 6;

2. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Л., 1988;

3. Бернштам Т. А. Прялка в символическом контексте культуры // Сб. МАЭ. XLV. СПБ., 1992;

4. Бернштам Т. А. «Хитро-мудро рукодельице» (Вышивание-шитье в символизме девичьего совершеннолетия у восточных славян) // Сб. МАЭ. LVII. СПб., 1999;

5. Бернштам Т. А. Молодость в символизме переходных обрядов восточных славян: учение и опыт церкви в народном христианстве. СПб., 2000;

6. Власова М. Н. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб., 1995;

7. Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1994;

8. Материалы по свадьбе. 1926. Вып. 1;

9. Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 2 т. / Под ред. Н. И. Толстого. М., 1995—1999. Т. 2;

10. Шейн П. В. Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах. СПб., 1898—1900. Т. 1. Вып. 1, 2;

11. Этнографическое обозрение. 1904. № 61.
О. Баранова
 

"Вологодчина: невостребованная древность"  М.В. Суров., Вологда 2001 г.

ВОЛОГОДСКИЕ ПРЯЛКИ
Одним из интереснейших явлений в русском народном искусстве стали деревянные ручные прялки — древнейшие приспособления для изготовления пряжи. И хотя в процессе прядения основную роль всегда играло веретено, именно прялке суждено было стать символом женского рукоделия, а в обобщенном смысле — и символом женской доли.
В русской традиции пряхам покровительствовала богиня Макошь (Мокошь) — единственное женское божество в составе киевского пантеона Владимира. С принятием христианства функции Макоши перешли к св. Параскеве Пятнице, однако образ ее в севернорусской вышивке продолжал господствовать вплоть до начала XX века.

1. Вологодские прялки-копылы. Конец XIX в. Никольский район.

По повериям, Макошь наблюдала за прядущими женщинами и строго наказывала тех из них, кто осмеливался прясть в посвященные ей праздничные дни или выказывал нерадение. Если пряха дремала, а веретено ее продолжало вертеться, считалось, что за нее прядет Макошь. Отголосок почитания невидимой пряхи Макоши сохранился также в обряде «мокрицы» — жертвоприношения св. Параскеве Пятнице, во время которого женщины бросали в колодец кудель и пряжу.
Вся жизнь русской женщины была так или иначе связана с прялкой. Еше в пятилетнем возрасте ее сажали за маленькую скромную детскую прялочку, на которой она выпрядала свою первую нить. Впоследствии эту нить нередко использовали в качестве оберега. Так, например, перед свадьбой мать опоясывала ею свою дочь-невесту по голому телу, чтобы уберечь ее от порчи и сглаза. За годы девичества она должна была наткать и напрясть столько, чтобы хватило и на приданое, и на красивый костюм, и на подарки родным. Самыми обидными прозвищами для девочек-подростков были «непряха» и «неткаха». Для того, чтобы «привязать» новорожденную девочку к рукоделию, пуповину ее обычно перерезали на веретене (у мальчиков, соответственно, на стреле или топорище).
Когда девушка становилась взрослой, для нее покупали новую нарядную прялку или дарили ей старую, доставшуюся от бабушек и прабабушек. Если отец девушки был мастеровым, он изготавливал ей прялку собственноручно, вкладывая в нее всю свою душу. Довольно часто муж дарил прялку любимой жене, но в очень редких случаях — парень девушке. Подобные утверждения маститых искусствоведов не имеют под собой никакой почвы: принос женихом прялки до сих пор не зафиксирован ни в одной свадебной традиции.
Доминирующую роль играла прялка на знаменитых «посиделках» или «супрядках», которые в Вологодском уезде начинались с «филлиповок», т. е. с 14 (27) ноября и продолжались до самой Масленицы. Церемонии посиделок подробно описаны в этнографических материалах, из которых видно, что к играм и танцам молодежь обычно приступала только после того, как иссякали «уроки», т. е. принесенная из дому кудель для пряжи. Причем в некоторых случаях девушки прибегали к хитрости:
«Некоторые славнухи... украдкой приносят с собой уже готовую пряжу, так как заботливые матери каждый раз у возвратившейся с посиденки дочери осматривают, много ли напряла за вечер, а в иной веселый вечер, между тем, не удается и преслицыто в руки взять»1.
Прялка на посиделках выступала своего рода «визитной карточкой» девушки, поэтому ее украшению придавалось особенное значение. «Девичий быт всегда разукрашен и декоративен,— пишет В. С Воронов,— прялка, стоящая рядом с пряхой, украшала ее наравне с одеждами, бусами и лентами»2.
По своей конструкции русские деревянные ручные прялки делились на корневые (копылы) и разъемные (составные). И те, и другие состояли из двух главных частей — вертикальной лопасти, на которой укреплялась кудель, и горизонтального донца, на котором сидела пряха. Соблюдая некий фальшивый «кодекс приличия», ученые до сих пор не решались назвать прялочное донце тем именем, которое в ходу у подавляющего большинства жителей севернорусских деревень. Я же считаю, что в этом случае ложная скромность только мешает делу и искажает пресловутую «научную объективность», которой так кичатся корифеи науки. Реальность же такова, что во всех деревнях Вологодчины (да и не только) местные жители называют прялочное донце «поджопницей», и ничего «неприличного» в этом слове я лично не нахожу. Корневые прялки вырезались из целого куска дерева: донце— из корня (копыла), лопасть — из «прямизны» (древесного

1 Дилакторский П. А. Святочные шалости в Пельшемской волости Кадниковского уезда // ЭО, 1898 № 4, С. 133.
2 Воронов В. С. О крестьянском искусстве. М., 1972. С. 200.

8. Прялки с вазонами. Начало XX в. Вытегорский район.

ствола). Почти все прялки, бытовавшие в Вологодской губернии, относились к этому древнейшему типу.
Первоначальную классификацию русских прялок привел в своем знаменитом альбоме А. А. Бобринский3. Он разделил их на восемь типов: шесть — по географическим признакам и два — по технике обработки. В. С. Воронов также принял за основу классификацию А. А. Бобринского, но изменил некоторые названия и сократил количество типов прялок до семи: ярославский, вологодский, ярославско-костромской, архангельско-вологодский, поморский, мезенский и тверской. Авторы каталога «Русские прялки» (Л., 1971) предпочли более длинный список: городецкие, ярославские, костромские, новгородско-петербургские, тверские, вологодские, олонецкие, северодвинские, мезенские, поморские.
Ни одну из этих классификаций нельзя назвать достаточно полной и объективной, поскольку точные границы бытования того или иного типа прялок определить практически невозможно, а, стало быть, любые наименования таких типов являются всего лишь условными. Нечто подобное можно наблюдать и в археологии, где определенной группе предметов непременно присваивается громкое наименование той или иной «культуры», хотя наименование это, по сути, увязывается лишь с местом первых находок: например, андроновская культура — с селом Андроново, дьячковская — с селом Дьяково и т. д.
3 Бобринский А. А. Народные русские деревянные изделия. Вып. 1, М., 1910, С. 10.
Настоящее исследование не ставит перед собой цели описать все разновидности русских прялок и ограничивается теми их видами, которые бытовали на территории бывшей Вологодской губернии. Разумеется, ученые не преминули подвергнуть классификации и вологодские прялки. Вот, например, к какому «сенсационному» выводу пришла одна из исследовательниц, О. В. Круглова: «Теперь можно утверждать, что вологодской прялки как единого типа не существует. На территории Вологодской области бытует много разновидностей прялок. Назовем их: это тарногские, кулойские, нюксенские, Никольские, тотемские, прялки Печенги, Погорелова, Бирякова, Чучкова, Толшмы, Совеги, прялки грязовецкие, с. Шексны и новгородские»4.
Можно не сомневаться, что после очередной экспедиции Государственного Русского Музея (ГРМ) на Вологодчину список этот увеличится еще на несколько наименований, поскольку в каждом из перечисленных выше районов наверняка найдутся две-три деревушки, прялки которых хоть чем-то отличаются от соседских. Одним словом, работы у ученых непочатый край, и одному богу известно, сколько еще диссертаций на эту тему в ближайшие годы будет защищено...
4 Круглова О. В. Границы распространения прялок Русского Севера и Поволжья // Сообщения ГРМ, В. XI, М., 1976. С. 56.

14. Северодвинские прялки. Конец XIX в. Великоустюгский район.


23—24. Прялки из Вытегорского района. Начало XX века.
После тщательного анализа я разделил вологодские прялки на три основных вида: вологодские, грязовецкие и тотемские. Кроме того, косвенное отношение к Вологодчине имеют прялки Мезени и Северной Двины: оба эти района в свое время входили в состав Вологодчины, а изделия мастеров Палашелья, Борка, Пермогорья и Ракулки широко бытовали в пределах Вологодской губернии.
 

ГРЯЗОВЕЦКИЕ ПРЯЛКИ
Впервые грязовецкие прялки были воспроизведены в альбоме А. А. Бобринского без указания их географической принадлежности. Сам автор отнес их к шестому типу и назвал «прорезными». Более полувека прялки эти оставались безымянными, пока,

25. Грязовеикие прялки с «лунницами». Конец XIX века. Грязовецкий район.

наконец, экспедициями Загорского музея 1968—1969 годов не был обнаружен район их бытования. Первый же их адрес был получен еще летом 1966 года: деревня Обериха Грязовецкого района Вологодской области.
Как и все вологодские прялки, грязовецкие были корневыми, т. е. вырезанными из целого куска дерева (донце — из корня, лопасть — из ствола). Район их бытования довольно обширен — от Вологды до границы с Ярославской и Костромской областями. Широкая и массивная лопасть грязовецкой прялки, идущая от донца под прямым углом, округло сужается в верхней части и венчается небольшим гребнем, нижняя часть которого почти в точности повторяет верхнюю округлость лопасти. Сам гребень имеет характерный горизонтальный срез с городками.
О. В. Круглова выделила три разновидности грязовецких прялок: западной, восточной и центральной частей района. Различаются они между собой как по характеру резного орнамента, так и по некоторым особенностям формы. Лопасть прялки центральной части района украшена мелкой сквозной резьбой в форме ромбов, квадратов, лунниц, подковок и «слезок». Прялки западной части отличаюся более вычурной формой ножки, в центре композиции которой помещен двуглавый орел (в более

26. Грязовецкие прялки. Начало XX века.

ранних — розетка), поддерживаемый стилизованными конскими головами. Основание лопасти украшено прорезными столбиками-колонками с развернутой над ними полурозеткой. В более ранних западных прялках доминировала трехгранно-выемчатая резьба, в поздних — пропильная техника, совмещенная с очень яркой раскраской и кистевой росписью. Еше одной отличительной особенностью западной прялки являются узорные боковые срезы ее лопасти (у «центральных» и «восточных» они ровные).
Прялки восточной части Грязовецкого района выделяются иным завершением гребня: верхний срез его украшен двумя узкими сквозными прорезами, напоминающими глаза кошки или разрез глаз восточного человека. По выражению О. В. Кругловой, «на верху лопасти... словно завязан бантик с двумя симметричными сквозными петлями». В более ранних восточных прялках в центре лопасти вырезалась солнечная розетка (солярный знак), в более поздних изображался рельефный двуглавый орел. Еще одной особенностью восточной прялки являлся прорезной декоративный узор в центре ножки, по силуэту напоминающий самовар. И в этом случае прорезная техника соседствовала с цветочной росписью и яркой раскраской.
По своей форме грязовецкие прялки очень близки к буйским и ярославским теремковым. Главное отличие между ними — за-

27. Грязовеикие прялки. Конец XIX века.
вершение гребня: у грязовецких он имел горизонтальный срез с городками, у буйских — три характерных «рога», у ярославских — высокий остроконечный «кокошник».
О. В. Круглова высказывает предположение, что именно форма грязовецкого «копыла» явилась исходной для вологодского типа прялок вообще, но версия эта представляется мне весьма и весьма спорной (о чем мы поговорим ниже).
Роспись на грязовецких прялках имеет более позднее происхождение: самая ранняя из таких прялок датируется 1856 годом. Однако художественные традиции грязовецких росписей могут быть отнесены к XVII веку, в чем убеждают два расписных тябла из бывшего Павло-Обнорского монастыря, ныне находящиеся в московском музее «Коломенское», колористическая гамма и стилистические особенности которых очень близки росписям грязовецких прялок.
Чаще всего грязовецкие прялки окрашивались в зеленый или голубовато-зеленый цвет, на котором помещались цветочные росписи с преобладанием желтого, красного и синего цветов различных оттенков. В отдельных случаях использовалась золотая краска, которая придавала прялкам особую колоритность. «Образ цветущего, позлащенного солнцем луга с его многотравьем, столь характерным для природы вологодской земли,— пишет Т. М. Олей-

28. Грязовеикие прялки. Конец XIX века.

ник,— явно вдохновлял мастера, двигал его рукой, слагавшей как бы случайно брошенные мотивы в общую ритмически организованную, но в целом свободную композицию»5.
В глубокой архаичности грязовецких корневых прялок не приходится сомневаться, хотя прорезные узоры и росписи на них появились значительно позже. Наиболее ранние прялки были покрыты трехгранновыемчатой резьбой — одним из самых древних видов резьбы по дереву, мотивы которой уходят в глубокие языческие времена.
Описывая декоративные узоры грязовецких прялок, многие исследователи делали туманные предположения относительно их языческого содержания, однако сопоставить их напрямую с русской мифологией и попытаться расшифровать древнейшую символику этих узоров отважился только В. М. Василенко. Именно он впервые сравнил форму грязовецкой прялки с таинственным образом богини Макоши: «Эти прялки поразительно похожи на схематизированную женскую фигуру и вызывают в памяти фигуры богинь на северных полотенцах I половины XIX века.

5 Олейник Т. М. Народные росписи по дереву Верховажского и Грязовецкого районов Вологодской области // Искусство современной росписи по дереву и бересте Севера, Урала и Сибири. М., 1985. С. 65.

29. Грязовеикие прялки. Начало XX века.

...Можно предположить, что перед нами образ (правда, уже достаточно зашифрованный) загадочной славянской богини Мокоши, богини, охранявшей женский труд, а после принятия христианства передоверившей свои права и обязанности Параскеве Пятнице»6.
Ученый обращает внимание и на традиционный узор грязовецких прялок в виде полумесяца (лунницы), но, к сожалению, не может подвергнуть его правильной дешифровке: «в мелких рисунках лунниц и в их играющем узоре слышатся отзвуки узорочья XVII века... Кажется, что лунницы сверкают, как бесчисленные лики луны — на просвет зрелище получается очень впечатляющее»7.
Исследователь был в двух шагах от разгадки, но сопоставить мифологические сюжеты с данными археологии ему, вероятно, просто не пришло в голову. Изображения лунниц на грязовецких прялках в точности повторяют форму древнерусских амулетов-лунниц XI—XII веков, во множестве встречающихся в слоях этого периода. Академик Б. А. Рыбаков полагает, что они были «под-

6 Василенко В. М. Народное искусство. М., 1974. С. 80.
7 Там же.

ражанием привозным восточным образцам IX—X вв., украшенным тончайшей зернью» и «изображали... небосвод с его двумя небесами, нависающий над землей», но совершенно исключить лунарную символику все-таки не решается.
Между тем следы лунного культа обнаруживаются не только в древнерусских браслетах и подвесках-амулетах, но и в русской традиционной одежде, в частности, в знаменитом кокошнике — праздничном головном уборе замужних женщин. И хотя в народных представлениях луна и месяц обычно ассоциировались с загробным миром, во многих фольклорных текстах солнце и луна нередко связываются родственными узлами (брат и сестра, муж и жена), причем в женской ипостаси тут, как правило, выступает солнце, а в мужской — луна (месяц). Учитывая этот фактор, В. П. Даркевич допускает, что древнерусские подвески-лунницы вполне могли быть «символом супружества».8
По народному поверью, в день Ивана Купалы (24 июня) Солнце «выезжает из своего чертога на встречу к супругу Месяцу», а сам этот день считался днем брачного союза между двумя божественными светилами. Согласно многим славянским преданиям, от этого брака родились звезды.
Многие древнерусские ритуалы и земледельческие обряды напрямую связывались с фазами луны: «молодой» месяц благоприятствовал началу посева плодов, растущих над землей, а «старый» — тех, что растут под землею, полнолуние способствовало земле-

8 Даркевич В. П. Символы небесных светил в орнаменте Древней Руси // СА, 1960 № 4. С. 57, 62.

32. Грязовецкая прялка (в центре) в окружении буйских «сестер». Конец XIX века.

дельческим работам, на старый месяц заготавливали зерно и мясо на зиму, рубили лес и косили траву, лекарственные травы старались собирать в первой половине месяца, тогда как заниматься лечебной магией предпочитали во второй, веря, что убывание месяца повлечет за собой и убывание болезни.
По фазам луны было гораздо удобнее считать время, нежели по солнцу: само слово «месяц» в его нынешнем «календарном» значении красноречиво говорит о том, что луна в свое время была в почете и являлась «золотой стрелкою на темном циферблате неба»9.
Лунная символика связывалась с культом Космической Коровы (Быка), восходящим в глубочайшую древность. «Рога месяца уже влекли за собою мысль о рогатом животном,— пишет А. Н. Афанасьев,— и русские народные загадки [...] изображают его то быком, то коровою»10. Очень часто упоминается месяц и в русских заговорах: «месяц ты красный! звезды вы ясные! солнышко ты привольное, сойдите и уймите раба Божьего (от запоя)», «Месяц, ты Месяц, серебряные рожки, златые твои ножки! сойди ты, Месяц, сними мою зубную скорбь, унеси боль под облака», «батюшка светел месяц, золоты рога тебе на стоянье, а мне на здоровье», «месяц ты красный, сойди в мою клеть» и т. д.
Едва ли древнерусские амулеты-лунницы являлись простым «подражанием привозным восточным образцам IX—X вв.», как это

9 Афанасьев А. Н. Поэтическое воззрение славян на природу. Т. 1. М., 1995. С. 38 (выражение А. Мюллера).
10 Там же. С. 338.

35. Грязовецкие прялки. Конец XIX века.

утверждает Б. А. Рыбаков. Культ небесных светил является самым древним культом в истории человечества, и полагать, что на русской земле он не получил большого распространения, по меньшей мере, наивно.
Следует заметить, что лунницы на грязовецких прялках всегда располагались на стояке (лопасти) и никогда — на гребне, в центре композиции которого обычно помешался солярный знак, а в позднейших прялках — двуглавый орел. Солнечная символика, как видим, доминировала и здесь, лунницы же выполняли вторичную роль. Беру на себя смелость предположить, что в изначальном декоре грязовецких прялок был запечатлен лунный цикл, состоявший из 13 месяцев и, стало быть, в наиболее ранних экземплярах этих прялок количество изображенных месяцев-лунниц также равнялось тринадцати (или, в современном трансформированном виде, двенадцати). С течением же времени первоначальное значение этой символики забылось, и традиционные лунницы-месяцы превратились в простой декоративный элемент, как это часто случается со многими древними символами.
Фрагмент тотемской прялки
ТОТЕМСКИЕ ПРЯЛКИ
Отличительной особенностью тотемских корневых прялок является укороченная квадратная лопасть, венчающая тонкую резную ножку. Фасадная сторона этих прялок украшена трехгранно-выемчатой резьбой. В центре композиции — солнечная розетка, обрамленная плотным геометрическим узором из треугольников и квадратов. Под городками обычно располагается решетка либо круглые сквозные отверстия в несколько рядов. Нижняя часть лопасти украшена двумя крупными сережками, обращенными к стояку.
Прялки этого типа бытовали в районе Тотьмы, в Междуречье, на территории Биряковского и Чучковского сельсоветов Сокольского района, а также Погореловского, Великодворского и Верхне-Толшменского сельсоветов Тотемского района.

ПОГОРЕЛОВСКИЕ прялки миниатюрнее тотемских, сережки на нижней части их лопасти, как правило, не имеют круглого окончания, под городками нет прорезной решетки, но в целом они повторяют форму тотемских прялок.

Прялка с зеркальными вставками. Конец XIX в. Сокольский район.

БИРЯКОВСКИЕ прялки выделяются разреженностью геометрического узора. Их, как правило, не расписывали, а в более поздних вариантах красили под красное дерево, украшали накладными медными пластинками и инкрустировали кусочками зеркального стекла. Небольшие медные бляшки крепились на петельку и при каждом движении прялки издавали звон. Объяснялось это тем, что украшением местных прялок занималась семья мастеров-гармонщиков.

МЕЖЛУРЕЧЕНСКИЕ прялки отличаются слегка суженой книзу формой лопасти, крупными округлыми городками, отсутствием сережек, а также изящной ножкой с фигурными краями. Трехгранно-выемчатая резьба на этих прялках дополнялась кистевой росписью, цветочные узоры которой напоминали ситец.
На территории ВЕЛИКОДВОРСКОГО сельсовета бытовали две разновидности прялок — с квадратной и вытянутой лопастью.

К тотемскому типу следует отнести первую. Лопасть ее венчают 4—5 крупных ромбических городков, отделенных друг от друга глубокими круглыми вырезами. Две сережки на нижней части лопасти в точности повторяют форму городков. Ножка прялки слегка сужена кверху.
Прялки ВЕРХНЕ-ТОЛШМЕНСКОГО сельсовета имеют оригинальное завершение лопасти тремя крупными городками в форме трилистника или круга. Большие сережки обычно повторяют форму городков. Ножка и лопасть прялки покрыты мелкой трехгранно-выемчатой резьбой. В центре композиции — солнечная розетка.
Неподалеку от Толшмы на территории Совеги, ныне входящей в состав Солигаличского района Костромской области, бытовала еще одна оригинальная разновидность тотемской прялки с фи-

37. Тотемская прялка с крестами. Конец XIX в.

гурной лопастью, городки и сережки которой выполнялись в форме крупных причудливых завитков, напоминающих стилизованные головки коней. Между городками возвышался пятилепестковый цветок. В центре композиции лопасти, украшенной трехгранно-выемчатой резьбой, обычно вырезалась розетка в квадрате.
И, наконец, одной из позднейших разновидностей тотемской прялки являлась так называемая «СОЛОМЕНКА», ареал бытования которой был довольно обширен и охватывал территорию Верхне-Толшменского, Маныловского, Никольского и Великодворского сельсоветов. Основной отличительной особенностью этой разновидности прялок являлись зигзагообразные узоры, выложенные разноцветной соломкой. В центре лопасти — солнечная розетка, наверху ее — четыре городка в виде обращенных друг к

38. Детская прялка-копыл. Середина XIX в. Тотемский район.
другу рожек, внизу — прямо свисающие круглые сережки. Широкое распространение этих прялок обусловливалось тем, что их изготавливали на продажу кустарным способом.

ВОЛОГОДСКИЕ ПРЯЛКИ
Вологодские прялки-копылы легко выделяются среди прочих своими внушительными размерами: они не только выше всех остальных типов русских прялок, но и имеют значительно более крупную, массивную, слегка расширенную книзу лопасть. В альбоме А. А. Бобринского вологодские прялки отнесены ко второму типу. Вырезались они всегда из монолитного куска дерева, чаше всего из ели или сосны.

39. Тотемская прялка с «переплетами». Начало XX в.

Верхняя часть лопасти вологодской прялки обычно украшена рядом городков круглой, ромбической или стреловидной формы, хотя иногда городки заменяются растительными мотивами или тремя пологими выступами.
Наиболее широко вологодские «лопатообразные» прялки бытовали в Верховажском, Тарногском, Нюксенском и — частично — Тотемском районах области. Отличительной особенностью НЮКСЕНСКИХ «копыл» являлись звенящие «ожерелья» — ряды круглых сквозных отверстий, в которые вставлялись стеклянные или деревянные бусинки или цветные камешки, издававшие при каждом движении прялки характерный звук. Чаще всего трехгранно-выемчатая резьба на нюксенских прялках сочеталась с яркой раскраской масляными красками.

40. Типичные вологодские прялки-»лопаты». Конец XIX в. Тотемский район.

Массивные ТАРНОГСКИЕ прялки с маленькой фигурной ножкой обычно украшались двумя круглыми серьгами или полукруглыми срезами. Украшенную трехгранновыемчатои резьбой огромную лопасть венчали городки ромбовидной формы или три пологих выступа. ВЕРХОВАЖСКИЕ прялки отличались двойным полуовальным завершением лопасти и тремя обрамляющими его круглыми городками. Нижняя часть лопасти украшалась двумя полукруглыми срезами. Многие верховажские прялки покрывались оригинальной цветочной росписью.
На территории Тотемского района бытовали также прялки вологодского типа: к ним следует отнести упомянутые выше прялки Великодворья с вытянутой лопастью, а также прялки Сондуги, Середского, Заозерья, Нижней Печеньги, Медведевского и Матвеевского сельсоветов. Характерной чертой прялок Великодворья с вытянутой лопастью являются шесть сквозных отверстий с переплетами: три — в верхней части лопасти под треугольными городками, и три — в нижней, над двумя полукруглыми срезами. Местное название такой прялки — «о шести окошечках».
Такие же прорезные окошечки с переплетами присутствуют и в декоре прялок из Заозерья. Однако здесь их всего два и располагаются они почти в центре лопасти, под сквозными арочками и ажурной прорезной решеткой крестообразной формы. Нижняя часть лопасти украшена двумя круглыми, обращенными к ножке сережками.
Прялки Середского по форме и декору близки к тарногским, но отличаются от них меньшим размером лопасти. Сонлугские прялки выделяются массивными закругленными сережками, напоминающими по форме стилизованные головы коньков. Матвеевские прялки по форме почти повторяли заозерские и середские, но значительно чаше последних покрывались цветочной росписью,


Трехгранновыемчатая резьба на вологодских прялках. Конец XIX в.

И язычество и христианство в одном лице. Начало XIX в. Тарногский район.

Нюксенская прялка с бусинами. Конец XIX в.

в мотивах и цветочной гамме которой угадывалось влияние молвитинских мастеров Костромской губернии.
Прялки Нижней Печеный очень массивны. Огромная лопасть венчается тремя (реже — четырьмя) круглыми городками, расположенными на вершинах пологих выступов. Нижнюю часть лопасти украшают сережки такой же формы.
 

СЕВЕРОДВИНСКИЕ ПРЯЛКИ
Северодвинская расписная прялка-копыл по своей конструкции очень близка к вологодскому типу, хотя и несколько уступает ему в размерах. Главной отличительной особенностью прялок этого типа является графическая белофонная роспись или «роспись с контуром», при которой мастер не производил самостоятельных мазков, а только заполнял предварительно оконтуренные части плоскости.
Исследователи разделили северодвинскую роспись на три самостоятельных типа: пермогорскую, ракульскую и борецкую. На основе последней на рубеже XIX—XX веков развились еще две разновидности местной росписи — пучужская и нижнетоемская.
Самой значительной среди них является ПЕРМОГОРСКАЯ роспись, которая включает в себя изделия мастеров из деревень гнезда Мокрая Едома. Основу ее составляет мелкий растительный орнамент, среди которого размешены различные сцены крестьянского быта. Фасадная сторона лопасти пермогорской прялки разделялась либо на два, либо на три «става». В двухставной схеме вверху обычно размешалась райская птица Сирин, обрамленная зубчатой розеткой, внизу — сцены чаепития либо катания. Обрат-

51. Северодвинские копылы. Начало XX в. Великоустюгский районная сторона лопасти оформлялась всегда одинаково: внизу — растительный узор, вверху — пустая орнаментальная рамка, которая закрывалась куделью.
На трехставной лопасти вверху чаще всего изображались лев и единорог, в центре — супрядки, внизу — катание на конях. На обратной стороне — застолье. В колористической гамме пермогорской росписи преобладают красный и желтый цвета на белом (иногда желтоватом) фоне. Искусствоведы полагают, что основные элементы узора и цветовая гамма росписи Пермогорья имеют много общего с орнаментикой древнерусских рукописей поморской (XVIII в.) и особенно Белевской (XIX в.) школ.
«Народные мастера Северной Двины использовали замечательные традиции древнерусской книги,— пишет О. В. Круглова,— где иллюстрации являлись как бы вторым текстом для неграмотных, и принципы стенной храмовой росписи, где последовательный рассказ в образах изобразительного искусства давал возможность «прочитать» этот сюжет каждому»11.
Среди мастеров Пермогорья наибольшую известность получили Яков Иванович и Егор Максимович Ярыгины, Александр Лукьянович Мишарин и братья Хрипуновы — Дмитрий, Петр и Василий.
Как уже указывалось, в пермогорской росписи господствовал образ Сирина. Изображения райской птицы можно было встретить не только на лопастях прялок, но и на многих других предметах крестьянского быта. Примечательно, что особенной популярностью
 

11 К р у г л о в а О. В. Северодвинские росписи // Русское народное искусство Севера. Л., 1968. С. 21.

сказочный образ птицы Сирин пользовался именно на Русском Севере: в знаменитой городецкой резьбе и живописи он практически не встречается. Это говорит о том, что якобы пришедший из Греции иди с Востока образ таинственной и роковой птицедевы не просто пришелся по вкусу жителям Севера, а оказался для них знакомым и — вполне вероятно — даже родным. Скорее всего, здесь следует говорить об обшеиндоевропейских истоках этого древнейшего образа.
В русской ведической традиции волшебные птицы Сирин, Алконост и Гамаюн совмещались в образе священной покровительницы Руси — Матери Сва. В. Н. Демин совершенно справедливо сопоставляет слово «сирин» с языческим названием рая — «ирий»: Сирин, как известно, птица райская. Отголоски почитания Сирина слышатся также в названиях страны Сирии и звезды Сириуса, в именах нимфы Сиринги и египетского бога Осириса12.
Большинство исследователей русского народного искусства склоняются к версии о греческом происхождении Сирина (от легендарных сирен из «Одиссеи»), некоторые видят истоки образа райской птицы в далекой Индии, но ни один из маститых ученых даже не попытался объяснить необычайную популярность этого персонажа у севернорусского крестьянства и уж тем более отыскать истоки образа таинственной птицедевы в русской мифологической традиции. И совершенно напрасно...
Заглянув в словарь В. И. Даля, мы без труда убедимся, что «сирин» — слово исконно русское, означающее сову, филина, пугача или особый вид «долгохвостой совы, похожей на ястреба», ведущей дневной и ночной образ жизни (SURNIA). Сова же, как известно, почти во всех традициях является символом мудрости. Но, кроме того, крик совы многие народы воспринимали как «песню смерти» (вероятно, представление это было связано с ночным образом ее жизни). Сладкоголосое пение греческих сирен
Демин В. Н. Тайны русского народа. М., 1997. С. 384—5.

53. Словно три сестрицы-красавицы... Начало XX в. Великоустюгский район.
оборачивалось гибелью для их слушателей и, стало быть, также являлось своего рода «песнью смерти». Несомненно одно: у греческих сирен был свой праобраз, и мы не должны игнорировать версию о его северном, гиперборейском, «совином» происхождении.
Изображения львов и единорогов также часто встречаются в произведениях народного искусства. На Русском Севере мы находим их в росписи сундуков, поставцов, прялок, дуг и лубяных ларцов, в Поволжье — в декоре крестьянских изб и т. д. В геральдике лев и единорог символизируют соперничающие солярно-лунные и женско-мужские силы. Два льва по бокам Мирового Древа выступают в качестве надежных его стражей: считалось, что лев спит с открытыми глазами, отсюда почитание его как символа неусыпной бдительности. «Лев спит, а одним глазом видит»,— гласит русское поверье, зафиксированное В. И. Далем. Львы-стражи встречаются и в русских народных сказках: «недалеко есть царство — ты в ворота не езди, у ворот львы стерегут» (А. Афанасьев).
В апокрифической легенде о Ноевом ковчеге, записанной П. С. Ефименко в Архангельской губернии, лев выступает в качестве спасителя ковчега: взяв со всех зверей по клочку шерсти, он проглотил ее и вырыгнул кота, который набросился на гнусов и истребил их. Коготь льва использовался в скотоводческой магии для обеспечения сохранности стада. Упоминается он и в пастушечьем заговоре: «Обхожу я, раб Божий, с когтем лева-зверя мое милое стадо, крестьянский живот. Как мои коровушки до сей поры боялись медведя, так теперь да боится медведь
моих коровушек, а к этому моему слову небо и земля —ключ и замок, аминь»13.
Характерно, что образ льва закрепился не только в крестьянском искусстве, но и в произведениях искусства культового характера (храмовая архитектура Киевской лавры, Суздаля и Владимира, декор иконостасов XIII века, орнамент псковских колоко-

55_56. Фрагменты северодвинских прялок. Начало XX и середина XIX веков.

13 Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии. Ч. 2, М., 1878. С. 175.

лов, миниатюры рукописных книг XI—XII веков, медная пластика и т. д.), а также в светской архитектуре (ворота московского дворца И. Грозного, корабельная резьба, декор городских домов, набережные Санкт-Петербурга).
Исследователи вновь сходятся во мнении, что русская культура заимствовала символ льва из греческой традиции не ранее XI века. Однако неоднократно зафиксированная и доказанная устойчивость

59—60. У каждой северодвинской прядки свое лицо.

русской традиции свидетельствует не в пользу этого расхожего мнения.
Многие веши на земле до сих пор остаются необъяснимыми: почему, например, за полярным кругом обнаружены следы произрастания кипарисов, тополя, магнолии и калины, в Сибири — тропических растений, а в Гренландии — винограда? Как объяснить ежегодные миграции перелетных птиц с Юга на Север? Великий уроженец Русского севера М. В. Ломоносов утверждает: «в северных краях в древние веки великие жары бывали, где слонам родиться и размножаться и другим животным, также и растениям, около экватора обыкновенным, держаться можно было, а потому и остатки их, здесь находящиеся, не могут показаться течению натуры противны»14.
Предания различных народов доносят до нас отголоски глобальной космической катастрофы, некогда постигшей Землю. Это мог быть космический взрыв в пределах Солнечной системы, в результате которого огромный осколок-астероид врезался в Землю. Авестийская школа П. Глобы полагает, что это была гибель Фаэтона, произошедшая около 26 тысяч лет назад. Смутные воспоминания о чудовищном катаклизме сохранились в «Авесте», «Бундахишне» и «Калевале», в греческих мифах и преданиях австралийских аборигенов, в легендах Новой Зеландии, Сибири и Китая, в священных буддийских текстах и многих других источниках. Все они сообщают о резком изменении климата и повороте земной оси, в результате которого солнце изменило свой ход, а планета «перевернулась». Если раньше солнце приходило с Севера и уходило на Юг, то после удара начало приходить с Востока и уходить на Запад.
Только этим можно объяснить многочисленные загадки палео¬ботаники и палеонтологии, продолжающие тревожить умы современных исследователей. И если на севере когда-то обитали слоны (вспомним русские слова «заслон», «прислониться», «слоняться»), то почему того же самого нельзя сказать и о львах?...

14 Ломоносов М. В. Избранные произведения в двух томах. Т. 1, М., 1984. С. 196—197.

62—63. Прялки северодвинских мастеров. Коней XIX в.

Вторым по значению видом северодвинской росписи являлись росписи БОРЕЦКИЕ, НИЖНЕТОЕМСКИЕ и ПУЧУЖСКИЕ, названные так по районам их изготовления: деревня Первая Жерлыгинская в устье Нижней Тоймы, село Пучуга и деревня Скобели, Нагорье, Городок, Фалюки и др. (пристань БОРОК). Как уже отмечалось, пучужские и нижнетоемские росписи развились на рубеже XIX—XX веков на основе борецкой.
Если в пермогорской росписи растительный узор размещался на лопасти произвольно, несимметрично, то в борецких прялках он компановался по строго обозначенной схеме. В трехставной лопасти вверху обычно изображались окна («став с оконцами»), в центре — полукруглая арка и внизу — сцена катания («став с конем»). На обратной стороне внизу помешались различные жанровые сцены, вверху — пустая, пышно орнаментированная рамка из гибких стеблей.

81—82. Фрагменты ракульских прялок. Начало XX в.

Растительный узор на борецких прялках так же, как и в Пермогорье, доминировал, но здесь он вырисовывался более мелко, утонченно и почти всегда делался красным цветом. Кроме того, в декоре прялок этого типа широко применялось золото. Оформление борецких и пучужских прялок практически идентично, отличить их друг от друга можно только по узору на ножке: на борецких стебель прямой, на пучужских — извивающийся. В свою очередь, отличительной особенностью нижнетоемской прялки являлась ярко ракрашенная токарная ножка, а на обратной стороне лопасти — зеркальце для пряхи.
Наиболее известными мастерами борецкой росписи являлись братья Амосовы — Степан, Никифор, Михаил, Василий, Кузьма и их сестра Палагея Матвеевна Амосова. В селе Пучуга славились работы отца и сына Кузнецовых, а в устье Нижней Тоймы — братьев Андрея и Василия Третьяковых и жены последнего Пелагеи.
И, наконец, третьим центром северодвинской росписи являлась деревня Ульяновская Черевковского района, расположенная на реке Ракулке (отсюда название росписи — «ракульская»). Ракульские прялки по своей высоте значительно превосходили борецкие и пермогорские. По внешнему виду их невозможно спутать ни с какими другими: невысокая ножка, расширяясь почти от самого основания овальными уступами, переходит в длинную и узкую лопасть с четырьмя городками. В нижней части лопасти всегда изображалась птица, вписанная в орнаментированный квадрат, в верхней — ветка S-образной формы с крупными листьями и пучками черных усиков.
Ракульские прялки, в отличие от борецких и пермогорских, имели характерный желто-охристый цвет. К началу XX века колорит ракульских прялок потерял былую гармонию: фон из-за использования анилина стал ядовито-желтым, в росписи крупной ветки по той же причине появились слишком контрастные цвета— фиолетовый, ярко-голубой и ярко-зеленый. Самыми известными мастерами ракульской росписи являлись Дмитрий Федорович Витязев и его сын Яков Дмитриевич.

МЕЗЕНСКИЕ ПРЯЛКИ
Корневые мезенские прялки по своей конструкции также схожи с прялками вологодского типа. Главным же их отличием является каллиграфическая роспись с черным контуром по золотисто-желтому фону («скоропись»), тематика которой удивительно близка к наскальным рисункам (петроглифам) Русского Севера.
Лопасть мезенской прялки разбита на горизонтальные фризы, в центре композиции — две полосы с ритмично бегущими оленями и конями. Обратную сторону лопасти занимают пароходы, сцены охоты, рыбной ловли, верховой езды и т. д. «Все в этих прялках преисполнено значительности: олени и кони изображены словно в торжественном ритуальном беге»,— пишут составитель альбома «Русские прялки» Н. В. Тарановская и Н. В. Мальцев.
Центром промысла являлось село Палашелье на реке Мезени, практически все мужское население которого занималось изготовлением прялок. Наибольшую известность получили мастера Новиковы, Федотовы, Кузьмины и Аксеновы. Популярность мезенских прялок была огромной: их вывозили на Северную Лвину, Пинегу, Печору и даже Онегу. Кроме того, в целом ряде мест образовались центры подражательной росписи: село Покшеньга на реке Пинеге, деревня Кеба на реке Вашке, деревня Сельцо на нижней Двине и т. д.
Основными элементами мезенской росписи являлись олени и кони. Мифологические функции коня были рассмотрены мною выше в главе о русской деревянной посуде. Образ оленя часто встречается в северной вышивке, в сюжетах русских народных сказок, в песнях, преданиях и поверьях. В упоминавшихся выше северорусских братчинах существовал обычай приносить в жертву быка. Но в местных преданиях четко зафиксирован образ жертвенного оленя.
«На границе Вельского и Тотемского округов, близ верховья реки Ваги, в приходе Кочеварской волости существует предание, что будто в этот праздник каждый год выбегал олень из лесу;

85. Фрагмент прялки из Палащелья. Конец XIX в.

народ, принимая оленя за дар Божий, закалывал его и, разняв на части, приготовлял себе обед. Это продолжалось [...] несколько лет, но когда появление оленя прекратилось, то поселяне стали вместо оленя готовить себе обед, убивая для этой цели быка»15.
По другому преданию, в праздничный день к часовне прибегали два оленя, одного из которых приносили в жертву, а другого отпускали на волю. Подобные предания во множестве зафикси-

15 3абылин М. Русский народ, его обычаи, предания, суеверия и поэзия. М., 1880. С. 84—85.

рованы в Вологодской, Новгородской, Архангельской и Олонецкой (ср. название) губерниях. Как бы то ни было, все они связывались с языческим обрядом жертвоприношения, первоначальным объектом которого был олень.
В геральдике олень символизирует Солнце, творение, огонь, обновление и часто ассоциируется с Древом Жизни. В русском фольклоре олень также служит поэтическим символом солнца: «Из дальних зимних стран солнце устремляло свой возвратный бег в виде златорогого оленя, несущего свет миру»16. В русских народных сказках у оленя, как правило, серебряные копыта и золотые рога.

Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения... С. 327.

В. Н. Демин объясняет происхождение слова «олень» (по-древне¬русски — «елень») от слова «ель»17. В этой интерпретации олень предстает перед нами как зверь, живущий среди елей. Исследователь утверждает, что в то же самое лексическое гнездо входит и слово «един», которое в древнерусском языке означало «эллин». Остается лишь вспомнить имя первого дельфийского жреца — Олена — и всерьез задуматься о происхождении греческого народа....
Так уж случилось, что на протяжении полутора столетий (интерес к русскому народному искусству впервые проявился в середине XIX века) исследователи занимались, в основном, классификацией деревянных ручных прялок, ареалами их распространения и в лучшем случае — анализом их стилических особенностей, практически не уделяя при этом внимания вопросам хронологии и даже не пытаясь хотя бы в общих чертах восстановить их «родословную». Образно выражаясь, ученые кропотливо работали над плодами, совершенно игнорируя при этом дерево и его корни.
Единственный исследователь, затронувший эту тему, В. С. Воронов, совершенно справедливо отметил: «Вологодский тип русской деревянной ручной прялки следует считать древнейшим по времени возникновения, далеко уходящим за пределы хронологических цифровых данных, представляемых прядками»18.
Действительно, форма вологодских корневых прялок, вырезавшихся из целого куска дерева, по своей древности намного превосходит все остальные типы русских прялок. Любопытно, что в Новгороде, откуда, по мнению большинства искусствоведов, пришла на север «культура», археологи не обнаружили ни одной прялки корневого типа!19

"Демин В. Н. Тайны русского народа. М., 1997. С. 443.
18 Воронов В. С. О крестьянском искусстве. М., 1972. С. 245.
19 Круглова О. В. Границы распространения... С. 62.

89. Фрагмент прялки. Вытегорский район. Конец XIX в.
Мотивы трехгранновыемчатой резьбы на вологодских копылах также уходят своими корнями в глубочайшую древность. «Мотивы геометрической резьбы прежде имели определенный смысл, рожденный языческими верованиями крестьянина-землепашца,— пишет В. М. Василенко,— Возможно, что нити пряжи невольно сопоставлялись с солнечными лучами — золотыми нитями»20. Однако наиболее полную и удачную дешифровку символов трехгранновыемчатой резьбы провел Б. А. Рыбаков, выделивший прежде всего сберегательные функции геометрического узора. По его мнению, орнаментика прялки в целом «выражала идею дня и ночи, круговорота суток»21.
Огромный «солярный круг», доминирующий в декоре большинства северорусских прялок, Б. А. Рыбаков рассматривает не как

Василенко В. М. Народное искусство. М., 1974. С. 75—76. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1997. С. 327.

90. Прялка составная. Белозерский район. Начало XX в.

символ солнца, а как символ сияющего неисповедимого «белого света». В нижней части лопасти вологодских прялок обычно помещалось схематическое изображение земли в виде пересеченных квадратов, ромбов и треугольников, над ним — солярный знак либо символ «белого света» (Вселенной) с обращенными внутрь лучами. Серьги на нижней части лопасти изображали соответственно восходящее и заходящее солнце, а венчающие лопасть «городки» — его дневной путь.
Все остальные типы прялок — разборные (из 2—3 частей), расписные, с точеными и прорезными ножками, украшенные сквозной, контурной, рельефной и скобчатой резьбой, безусловно, позднейшего происхождения и по степени архаичности намного уступают прялкам вологодского типа.

91. Уникальная составная прялка из Белозерского района. Начало XX в.

Искусствовед О. В. Круглова высказывает предположение, что к наиболее древнему типу северных прялок относятся родственные грязовецкие, буйские и ярославские теремковые: «именно эта форма прялок с ножкой, которая идет широкой доской от корневого донца, являлась наиболее древней и, по всей вероятности, именно эта самая простая, устойчивая и самая естественная форма корня и идущей от него широкой, сначала, вероятно, мало обработанной массивной доски из ствола дерева явилась исходной и для корневых прялок широко известного нам вологодского типа22.
 

22 Северные прялки. Каталог, Вологда, 1969. С. 9.

Ни в коем случае не пытаясь обидеть Ольгу Владимировну, я утверждаю, что в данном случае желаемое просто выдается за действительное. Чтобы убедиться в этом, достаточно поставить рядом ярославскую теремковую, буйскую, грязовецкую и вологодскую прялки: наибольшая архаичность последней не вызовет сомнений даже у человека, никогда не занимавшегося изучением русского народного искусства. Примитивная форма вологодской прялки, напоминающей «простую рабочую лопату», ее суровый и грубый облик, ее громоздкость и тяжеловесность настолько красноречиво говорят о ее древнейшем происхождении, что сравнивать с нею вычурную, легкую, хрупкую и изящную прялку ярославского, костромского и грязовецкого типов мне представляется

92. Лопасть нюксенской прялки. Начало XX в.

93. Лопасть «олонецкой» прялки. Коней XIX в. Вытегорский район.

просто-напросто несерьезным: разница в «возрасте» между ними составляет как минимум 1,5 тысячи лет!
Примечательно, что самую древнюю корневую прялку на территории России археологи обнаружили именно в Вологодской области на реке Модлона, соединяющей озеро Воже и Вещозеро, в торфяном слое начала II тысячелетия до нашей эры, вместе с семенами культурного льна23. Аргумент О. В. Кругловой относительно «широкой доски» разбивается при одном взгляде на модлонскую прялку, равно как и на древние (хотя и позднейшие по сравнению с нею) корневые прялки Рязанской области: никакой «широкой доски» в этих прялках нет и в помине.
Стремление О. В. Кругловой провозгласить древнейшими прялками ярославские теремковые и родственные с ними буйские и грязовеикие, на мой взгляд, вполне объяснимо: сама Ольга Владимировна родом из деревни Новоселово Пречистенского района Ярославской области — района, где широко бытовали ярослав-

23 Брюсов А. Я. Очерки по истории племен Европейской части СССР в неолитическую эпоху. М., 1952. С. 129; он же: Сетчатая керамика // СА, XIV, 1950. С. 294—298.

94. Прялки Вытегорского района. Начало XX в.

ские теремковые прялки. Своя же рубашка, разумеется, ближе к телу.
Из всех типов прялок, бытовавших на территории Вологодской губернии, самыми древними, без сомнения, являются «вологодские», т. е. те, которые были распространены в Нюксенском, Великоустюгском, Тарногском, Никольском и Верховажском районах. Далее следуют прялки, бытовавшие в Тотемском, Сокольском и Междуреченском районах: их я называю «тотемскими». По своему «возрасту» они значительно старше грязовецких, хотя и уступают вологодским. В пользу этого говорит их укороченная квадратная лопасть, прорезные решетки, фигурное завершение боковых срезов и т. д.
Грязовецкие прялки по степени древности явно уступают и вологодским, и тотемским. Они более стройны, легки и изящны, украшены мелкой сквозной резьбой, зачастую покрыты росписью, имеют вычурную форму ножки, а также маленький, «обрезанный» сверху и овально суживающийся книзу гребень. Фрагменты декора грязовецких прялок также свидетельствуют об их позднем происхождении: здесь мы встречаем архитектурные прорезные «столбики», стилизованные изображения самовара, двуглавого орла и т. д. Ничего подобного у вологодских и тотемских прялок нет.
Ссылки на «эволюцию типа» и позднейшее происхождение тех или иных узоров также, в целом, несостоятельны: в русском

95. Лопасть шенкурской прялки. Тарногский район. 1929 год.

96. Фрагмент нюксенской прялки с бусинами. Начало XX в.

народном искусстве никогда не было резких скачков и «стилистических революций», форма и декор предметов деревенского быта как бы вызревали, выкристаллизовывались в течение многих столетий. Очень лаконично и образно выразил эту мысль В. С. Воронов:
«Развитие крестьянского коллективного искусства нельзя уподобить быстролетяшему коню бурного и несдержанного индивидуального творчества. Это движение медленного плота на широкой реке; словно недвижим и мертв этот дремлющий плот на воде, но это неверно: он движется и преодолевает тысячеверстные пространства»24.
Самой древней росписью не только севера, но и всей России, без всяких сомнений, следует считать МЕЗЕНСКУЮ: в ее магическом «бегущем» орнаменте кроется тайна тысячелетий. Исследователи сравнивали мезенскую роспись с северной вышивкой (Работнова, Вишневская, Кожевникова), с геометрической резьбой по дереву (Василенко), азелинской культурой III—V веков (Арбат), с петроглифами Заонежья (Жегалова, Василенко) и даже с пещерными росписями Франции и северной Испании (Круглова). Мне удалось провести комплексное исследование мезенских росписей и на основании огромного фактического материала осуществить компьютерную дешифровку ее сюжетов. Ошеломляющие результаты этой дешифровки в ближайшее время будут опубликованы.
Северодвинская роспись родилась значительно позже. Некоторые исследователи отыскивают ее корни в северных иконах, кое-кто заводит старую песню о «новгородском» или «московском» влиянии, но ни один из маститых ученых до сих пор не взял на себя

Воронов В. С. О крестьянском искусстве. М., 1972. С. 39, 42.

97. Швейки Тарногского района. Конец XIX века.

труд напрямую сопоставить мотивы северодвинской росписи с художественными традициями старообрядчества, хотя связь между ними несомненна и требует самого глубокого изучения.
Скрупулезно изучив мельчайшие детали борецкой, пучужской и нижнетоемской росписей, исследователи обошли вниманием традиционную для декора этих прялок полукруглую арку, которая чаще всего помещалась в центре лопасти, в так называемом «среднем ставе». Разумеется, мотив арки не мог быть просто случайным и явно нес на себе определенную смысловую нагрузку. Какую же?
В геральдике арка символизирует небесный свод, преображение, героическую победу. Изображение арки на борецких, пучужских и тоемских прялках в точности повторяет форму знаменитых вщижских бронзовых арок XII века, символизировавших вселенную и ставившихся на церковный алтарь. И хотя путь солнца по небосводу на вщижских арках изображался в конкретных символах (птицы, круги, ящеры и т. д.), а в прялочных арках лишь с помощью густых линий, тождественность их все-таки очевидна25.
Серьезные попытки расшифровать символику северных прялок

Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 492.

98. Швейки Бабушкинского района. Конец XIX века.

до сих пор предпринимались лишь Б. А. Рыбаковым, В. М. Василенко и Г. Л. Малицким. Остальные исследователи предпочитали изучать народное искусство «в разрезе», применяя исключительно лабораторные стерильные методы и пытаясь с помощью скальпеля заглянуть в народную душу. Рассматривать же под микроскопом кусочки живой плоти и пытаться восстановить по ним образ паряшей в небесах птицы — занятие абсолютно бесплодное. Неудивительно, что подобные методы никогда себя не оправдывали и приносили науке больше вреда, чем пользы.
Некоторые же ученые (особенно женщины) и вовсе отрицали самобытность севернорусского народного искусства, старательно пытаясь отыскать его «корни» в культурах других народов или в традициях других регионов. Разумеется, аналоги всегда находились, и наши горе-ученые тут же объявляли себя открывателями новых «влияний», совершенно не задумываясь о том, что все индоевропейские народы когда-то имели одну общую культуру и по мере обособления все дальше и дальше отрывались от древних корней, сохраняя в своей родовой памяти остатки былых обшеиндоевропейских верований и представлений.
Древнейшие знания закреплялись в слове, обряде и символе, значение которых со временем забывалось и с каждым поколением становилось все более загадочным и таинственным. Архаичные узоры на севернорусских прялках, без сомнения, наполнены бесценнейшей информацией, расшифровать которую нам удастся лишь в том случае, если мы сумеем приблизиться к древнему космологическому мышлению.
Наряду с прялкой практически в каждой крестьянской избе имелась швейка, о назначении которой красноречиво говорит само ее название: женшина-швея садилась на донце и прикалывала ткань к невысокому узорному столбику, что позволяло ей удобно натянуть полотнище во время шитья. Примечательно, что в единственном серьезном научном труде о предметах деревенского быта — «Хозяйство и быт русских крестьян» — о швейках не сказано ни единого слова. Не упоминается она и в недавно вышедшей в свет иллюстрированной энциклопедии «Русская изба». До сих пор ни один из российских музеев не взял на себя труд подготовить отдельную экспозицию «Русские швейки». Более того — за всю историю российской науки не вышло ни одной статьи, посвященной этому поистине уникальному предмету крестьянского быта.
По своей конструкции севернорусская швейка напоминает маленькую прялку и отличается от нее только стояком, который нередко имеет форму лебединой шеи, резной башенки в несколько ярусов, верстового столба, конских голов и даже фаллоса. В моем собрании насчитывается более 450 швеек, бытовавших в пределах Вологодской губернии. Отдельные из них напоминают настоящие скульптурные произведения. Убежден, что по степени изящества форм и тонкости отделки они вполне заслуживают того, чтобы стать предметом самого серьезного и всестороннего изучения.
 

БИБЛИОГРАФИЯ
Афанасьева 3. «Сию прялку работал...» // Красный Север, Вологда, 1980, 23 января.
Бакушинский А. Роспись по дереву, бересте и папье-маше. М., 1953.
Бернштам Т. А. Прялка в символическом контексте культуры // Из культурного наследия народов Восточной Европы. М., 1992.
Бобринский А. А. Народные русские деревянные изделия. Вып. I—XII. М., 1910—1914.
Богуславская И. Я. Русское народное искусство. Л., 1968.
Василенко В. М. Народное искусство. М., 1974.
Воронов В. С. О крестьянском искусстве. М., 1972.
Глебова А. Едет князь за княгиней // Русский Север, Вологда, 1992, 18 января.
Денисова И. Сия прялииа изрядна // Сельское хозяйство Нечерноземья. 1986 № 6.
Жарникова С. В. Фаллическая символика севернорусской прялки как реликт протославянско-индоиранской близости // Истори¬ческая динамика расовой и этнической дифференциации населения Азии. М., 1987.
Жегалова С. К. Художественные прялки // Сокровища рус¬ского народного искусства: резьба и роспись по дереву. М., 1967.
Жегалова С. К. Северодвинская роспись по дереву // Рус¬ское художественное дерево. М., 1983.
Жегалова С. К. Экспедиция Государственного Исторического музея на Северную Двину // Советская этнография, 1960 № 4.
Жегалова С. К. Русская народная живопись. М., 1975.
Иванова Ю. Б. Секреты старой прялки // ж. Важская об¬ласть, Шенкурск, 1972.
Крестьянское искусство СССР. Искусство севера, Т. 1, Л., 1928.
Круглова О. В. Грязовецкие прялки // Декоративное искус¬ство СССР, 1971 № 5.
Круглова О. В. Русская народная резьба и роспись по дереву. М., 1974.
Круглова О. В. Северодвинские находки // Декоративное искусство СССР, 1960 № 3.
Круглова О. В. Жанровые росписи Русского Севера // Сооб¬щения Загорского ГИХМЗ. Вып. 3, Загорск, 1960.
Круглова О. В. Границы распространения прялок Русского Севера и Поволжья // Сообщения ГРМ, Вып. XI. М., 1976.
Крутова О. Северные прялки // Красный Север, Вологда, 1969, 25 декабря.
Лукьянова Г. А. Пермогорские прялки // Земля Красноборская. Архангельск, 1991.
Мазалецкая В. Обычаи русских посиделок // Новая жизнь, Кириллов, 1987, 10 января.
Малицкий Г. А. Бытовые мотивы и сюжеты народного искус¬ства в росписи и резьбе по дереву. Казань. 1923.
Мальцев Н. В., Тарановская Н. В. Русские прялки. Л., 1971.
Народная роспись Северной Двины. М., 1987.
Притчина В. А. Тотемские прялки // Ленинское знамя, Тотьма, 1984, 5 января.
Притчина В. А. Прялки из собрания Тотемского краеведчес¬кого музея // Тотьма. Историко-литературный альманах. Вып. 1, Вологда, 1995.
Пряник, прялка и птица Сирин. М., 1967.
Рупасов Н. Н. Коллекция прялок в Красноборском музее // Земля Красноборская. Страницы истории и культуры. Архангельск, 1991.
Соболев Н. Н. Русская народная резьба по дереву. М.— Л., 1934.
Северные прялки. Выставка из собраний Загорского и Вологодско¬го музеев. Каталог, Вологда, 1969.
Тарановская Н. В. Росписи по дереву Нижней Тоймы. Мастера // Народное искусство: исследования и материалы. СПб., 1995.
Тарановская Н. В. Русские прялки // Добрых рук мастер¬ство. Л., 1981.
Тарановская Н. В. Резьба по дереву. Роспись по дереву // Русское народное искусство в собрании Государственного Русского музея. Л., 1984.
Томилов С. Кустарничество прялок в селе Покшеньгском // Бюллетень Северо-Восточного областного бюро краеведения. Вып. 2, Архангельск, 1926.
Щекотов Н. Русская крестьянская живопись. М., 1923.
 

"Язычество древних славян" Борис Рыбаков. "София" ИД "Гелиос" Москва 2002

Обилие мифологических и фольклорных материалов о прялках и о прядении свидетельствует, что с глубокой древности человечество связывало с прялкой и нитью представление о жизни, о долгой, как нить, протяженности жизни. Для XX в. нельзя пройти мимо этнографической записи К. Федина («Города и годы») о том, что в мордовской деревне в 1918—1919 гг. во время эпидемии крестьяне заставили 12-летнюю девочку спрясть такую длинную нить, чтобы ею можно было окружить деревню и тем спасти жизнь всех ее односельчан. Опять «нить жизни».
Процесс прядения был в представлении первобытного человека неразрывно связан с идеей движения: непрерывно кружится веретено, непрерывно кудель превращается в нить... «Нить жизни» — это движение во времени. Как мы знаем, уже трипольские художницы гениально решили задачу изображения времени посредством непрерывного движения солнца. Солярные знаки на прялках обычно не единичны, а следовательно, они изображают не солнце как единственное дневное светило, а какую-то иную идею, где солнце является лишь вспомогательным средством, определительным знаком.
Если попытаться охватить общим взглядом все многообразие прялочных орнаментальных композиций (как резных, так и расписных), то, помимо обилия солярных знаков, мы явно ощутим еще два элемента композиции: во-первых, расчленение солнечных знаков на два яруса и, во-вторых, размещение посреди солнечных символов схематического (или реалистического) изображения земного начала (условной пашни на геометрических прялках и живого быта на расписных) (см. рис. 59).
На прялках с широкой лопаской для привязывания кудели, дающей достаточный простор для орнаментальных композиций, мы нередко наблюдаем четкое разделение на два яруса. Иногда сама широкая лопаска делится узким перехватом на верхнюю и нижнюю половины; тогда два крупных солярных знака помещаются в верхней половине один над другим, а один такой же знак обязательно изображается в нижней половине. Иногда два солярных знака размещаются на лопаске наверху и внизу, а между ними изображается древний (еще трипольский) символ засеянного поля.
Наиболее частым и устойчивым является такое деление, при котором верхним ярусом оказывается вся лопаска, на которой, помимо солярных знаков, изображают (в нижней части) земное начало, а нижним ярусом — «шейка» и «ножка» прялки, где обязательно помещают ночное подземное солнце (иногда повторенное много раз).
Сомнений в том, что солярные знаки на «шейке» прялки под лопаской означают именно ночное солнце, быть не должно, так как на ряде прялок к этому солнце снизу тянется ящер. Ящер изображался рельефно, тщательно; тело его извивается, как у змеи40 (см. рис. 60).
Солярные знаки окружают ящера с боков.

40 Тарановская Н. В., Мальцев Н. В Русские прялки, № 53, 59, 60.

Рис. 59. РУССКИЕ ПРЯЛКИ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ КРУГОВОРОТА СОЛНЦА ВОКРУГ ЗЕМЛИ
Земля показана или схематично (штриховкой) или красочными жизненными сценами. Над схемой земли изображался небосвод в виде огромного круга с шестилучевыми фигурами внутри

Рис. 60. «ПОДЗЕМНОЕ СОЛНЦЕ» НА ПРЯЛКАХ

Около ночного солнца иногда рельефно изображался ящер, хозяин подземно-подводного мира. Боковые «серьги» прялок символизируют восходящее и заходящее солнце

Космогонический характер композиции достаточно ясен: огромное солнце расположено в верху лопаски, под ним — земля и люди, а ниже лопаски — солнце и ящер.
Прялка в целом знаками своей орнаментики выражала идею дня и ночи, круговорота суток.
Эта же идея закладывалась мастерами в самую скульптурную форму прялки еще до нанесения на нее орнаментальных композиций. Верхний и нижний края лопаски, а равно и «шейка» прялки вырезались из общего куска таким образом, что образовывались круги, соединенные с плоскостью прялки лишь тонкими стерженьками дерева. Круги эти почти всегда орнаментировались внутри лучами или крестами, т.е. они являлись основными, первичными солярными знаками прялки. Следует сказать, что такие первичные символы солнца имеются как на самых архаичных (по типу) прялках с геометрической резьбой, так и на более поздних прялках с красочной росписью.
Круги-солнца на ранних прялках поднимаются над лопаской как бы по небесному своду, по дуге, а от лопаски гирляндой опускаются вниз, в царство ящера. Характерной особенностью большинства прялок, особенно расписных, являются свисающие с нижних углов лопаски круги, называемые «серьгами» или «чусками». Они почти всегда отмечены солярным узором — крестом или шестью радиусами; иногда внутри «серег» изображались птички. Зная, какое значение в фольклоре придавалось утренней и вечерней заре, можно допустить, что эти вынесенные за пределы прялки, висящие между ночным солнцем и дневной жизнью круги-солнца обозначали утреннее восходящее и вечернее заходящее солнце.
Вся система вырезанных из одного куска дерева кружков, обрамляющих лопаску снизу и сверху, предстает перед нами как изображение непрерывного, дневного и ночного пути солнца. Одна из «серег» отмечает восходящее солнце, верхние «бобошки» — дневной его путь, вторая «серьга» — закатное солнце, а серия кругов на «ножке» (или гирлянда, опускающаяся с двух сторон) — ночное, подземное солнце. Эта система вырезалась до орнаментирования прялки и независимо от характера орнаментации. Резьба и роспись умещались внутри этого солнечного обрамления, и следует сказать, что, несмотря на кажущуюся резкую противоположность сухой беспредметной геометрической резьбы и яркой сюжетной росписи, они хорошо укладываются в единую общую схему. Схема эта уже нарисована старинным русским художником, иллюстрировавшим «Христианскую топографию» Козьмы Индикоплова и выразившим в миниатюре свой собственный, народный взгляд на конструкцию мира, не совпадавший со взглядом византийского автора. На миниатюре, как мы помним, в центре изображены земля в виде острова и несколько позиций солнца: восходящее солнце, яркое солнце в зените, заходящее и дважды — темное ночное, подземное солнце. Все это мы видим и на прялках, служащих, для того чтобы прясть «нити жизни».
Земля на прялках с геометрическим узором изображалась в нижней части лопаски в виде прямоугольника, заштрихованного прямыми и косыми линиями, что в целом, действительно, напоминало прямоугольное вспаханное поле.
По свидетельству В. М. Вишневской, сами мастера-резчики называли эти прямоугольники «землей»41 (см. рис. 61).
Иногда заштрихованное пространство становилось пятиугольным и приобретало контуры домика с двускатной крышей, но внутри контура оставалась такая же равномерная, однообразная геометрическая резьба.
Единство сущности прялочных композиций всех стилей (и геометрической резьбы, и росписи) заключается в том, что на месте очень условной «земли» геометрического, более архаичного стиля впоследствии, в эпоху росписи, появляется не условная земля-пашня, а живые люди с их разнообразным бытом. Так, на миниатюрах к Индикоплову в одних рукописях земля изображалась условным пустынным островом с иконописными горками, а в других рукописях художники изображали на острове город с крепостными башнями, дворцами, куполами.
В геометрической резьбе прялок это оживление схемы было едва намечено появлением контура избы, но пореформенная деревня с ее развитыми промыслами, торгами и ярмарками дала себе полную волю в изображении жизни яркими красками и в самых разнообразных формах.
Древняя космогоническая схема осталась: солнце обегало землю и сверху и снизу, но один из элементов схемы — земля — стал теперь изобразительно выражаться мастерами иначе, он превратился в серию бытовых сцен, связанных в значительной мере с девичьей судьбой (ведь новые прялки дарили девушкам). Вот добрый молодец на коне; вот он — жених, едет на саночках; вот сватовство у самовара или девичьи посиделки с веселым гармонистом. Древняя схема не нарушена, она только видоизменена, но содержание ее сохранилось полностью, так как пестрая толпа женихов, матросов, всадников, нарядных барышень явилась раскрытием лишь одного из элементов схемы суточного движения солнца; солнце может подниматься над необитаемым островом, но может идти и над шумным городом. Перелом в крестьянском сознании, происшедший после 1861 г., сказался в резком предпочтении живой жизни древнему условному символу.
Рассуждения о геоцентрической системе, так полно отразившейся в конструкции и орнаментике славянских прялок XVIII—XX вв., начались с тех сосудов бронзового века, где на нижней, донной части изображались солярные знаки. Здесь может возникнуть возражение: но ведь на фатьяновских сосудах, изученных Д. А. Крайневым, нет верхнего, дневного солнца. Это возражение полностью отпадает при учете того, что все сосуды с солярными знаками как из области фатьяновской культуры, так и из области шаровых амфор (Украина, Германия) являются погребальными. Они изготовлены для тех, кто ушел в область подземного, ночного солнца, и солнце на сопутствующем сосуде тоже ночное.
Идея подземного солнца — один из элементов геоцентрической системы, но раз он наличествует (а в предшествующих культурах отсутствовал), то мы вправе считать временем зарождения системы II тысячелетие до н. э. и можем просле-

41 Доклад В. М. Вишневской на Секции истории культуры древней Руси Научного совета по истории мировой культуры в апреле 1977 г.

Рис. 61. ПРЯЛКИ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ ВСЕЛЕННОЙ — ЗЕМЛИ И НЕБОСВОДА («белого света»)

дить при помощи посредствующих звеньев существование геоцентрических представлений на протяжении четырех тысячелетий, вплоть до XX в.
В связи с замечательной орнаментикой русских резных прялок возникает интересный вопрос, который не может быть точно хронологически соотнесен с отдаленной эпохой протославян, но раз речь зашла о прялках, то уместнее всего затронуть его сейчас. Это — вопрос о содержании так называемых солярных знаков. Мы, как правило, каждый солнцеобразный знак рассматриваем как изображение солнца, конкретного светила, а между тем в сознании людей прошлого существовала своеобразная дифференциация: солнце и свет. На этом основан у Достоевского вопрос Смердякова своему учителю Григорию:
«...Мальчик вдруг усмехнулся. — Чего ты? — спросил Григорий, грозно выглядывая на него из-под очков. — Ничего-с. Свет создал Господь Бог в первый день, а солнце, луну и звезды на четвертый день. Откуда же свет-то сиял в первый день? — Григорий остолбенел».
Ответить Смердякову лакей Григорий не сумел, так как не догадался объяснить юному скептику, что вопреки Библии в народном понимании существуют раздельно солнце и белый свет, как освещенное небо, вся Вселенная. Это имеет далекую средневековую традицию: «Свет на всю Вселенную есть свет неося-жаем, неисповедим, никим же где ся водворяеть... Никто же бо можеть указати образа свету, но токмо видим бываеть»42.
Солнцу же отведена второстепенная роль субъекта света: «Вещь бо есть солнце свету, осияя всю Вселенную». Солнце как бы украшает собою светлый мир, но не является первоисточником «неисповедимого» света.
Мы не можем точно датировать время возникновения библейской концепции о независимом от солнца свете, но во всяком случае она много древнее средневековых рассуждений о солнце и о свете, не имеющем образа.
Возвращаясь к нашим прялкам, следует обратить внимание на то, что в них почти всегда наряду с условными солнечными знаками, отмечающими дневной и ночной путь солнца, присутствует огромный «солярный знак», возвышающийся над «землей» и занимающий почти все верхнее пространство широкой лопаски прялки. Он почти всегда составной — из отдельных кругов, шестиконечных розеток, полукружий. У него нет лучей, испускаемых вовне. Нередко лучи изображались по внутренней окружности знака и обращены к центру знака. Иногда в центре его изображался меньший круг с лучами, в котором естественно видеть солнце. Вполне возможно, что великолепная, полная гармонии геометрическая резьба, вся пронизанная лучами, исходящими из всех углов прялки и освещающими большой центральный круг, и есть попытка изобразить не солнце, а тот загадочный неисповедимый белый свет, существовавший, по мысли древних, независимо от солнца (см. рис. 61).
42 Галъковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси // Зап. Моск. археолог, ин-та, 1913, т. II, с. 78.
Обращает на себя внимание группа самых старых прялок XVIII—XIX вв., на которых обычно (помимо кружков, обозначающих ход солнца) вырезались три круга: в центре — круг, обведенный волнистой линией воды с квадратом земли-пашни в середине; ниже его — круг со стригиллом, очевидно, солнце (кривые линии стригилла подчеркивают динамику движения), а в верхней части прялки, прямо под кружками, отмечающими путь солнца по небосводу, — огромный сверкающий круг, составленный художником из множества деталей и благодаря глубокой и сочной резьбе действительно дающий впечатление сверкания.
Здесь три элемента — земля, солнце и белый свет — даны раздельно, как составные части общей картины мира. Возможно, что не каждый круг в древнем и народном искусстве мы должны осмысливать как знак солнца. В некоторых случаях круг мог выражать идею кругозора, небосвода, «всего белого света». Конечно, проецировать в далекую первобытность идеи, возникшие у прял очных мастеров, нередко грамотных, иногда связанных с иконописным делом, опасно, но средневековые рассуждения о свете, не имеющем прямого источника, и древняя библейская легенда, восходящая, возможно, к бронзовому веку, позволяет надеяться на отыскание в древнем искусстве и этого интересного звена первобытного миропонимания43.
 

Прялка составная XIX век. Донце 62 см. Лопасть 64 см. № У/222

Прялка составная XIX век. Донце 68 см. Лопасть 76 см. № У/223

Прялка составная с 3-мя крестами, XIX век. Донце 52 см. Лопасть 74 см. № У/224

Прялка составная XIX век. Донце 58 см. Лопасть 61 см. № У/225

Прялка составная XIX век. Донце 65 см. Лопасть 75 см. № У/227

Прялка составная с трехгранно-выямчатой резьбой. XIX век. Донце 71 см. Лопасть 60 см. № У/228

Прялка составная с трехгранно-выямчатой резьбой. XIX век. Донце 69 см. Лопасть 76 см. № У/229

Лопасть от составной прялки с трехгранно-выямчатой резьбой. XIX век. Лопасть 69 см. № У/230

Прялка составная XIX век. Донце 53 см. Лопасть 76 см.с трехгранно-выямчатой резьбой № У/198

Прялка составная XIX век. Донце 66 см. Лопасть 83 см.с трехгранно-выямчатой резьбой № У/199

Прялка корневая (копыл) XIX век.с трехгранно-выямчатой резьбой, буквы : К.Т. Е.М. Донце 49 см. Лопасть 83 см. № У/200

Прялка корневая (копыл) XIX век.с трехгранно-выямчатой резьбой. Лопасть 84 см. № У/200

Прялка корневая (копыл) XIX век.с трехгранно-выямчатой резьбой. Донце 47 см. Лопасть 80 см. № У/202

Прялка составная XIX век.с резной ножкой. Донце 57 см. Лопасть 73 см.У/203

Прялка составная XIX век.с трехгранно-выямчатой резьбой Донце 52 см. Лопасть 75 см. № У/204

Прялка корневая (копыл) XIX век.с трехгранно-выямчатой резьбой. Донце 51 см. Лопасть 88 см. № У/205

Прялка корневая (копыл) XIX век.с трехгранно-выямчатой резьбой. Донце 56 см. Лопасть 84 см. № У/206

Прялка корневая (копыл) XIX век.с трехгранно-выямчатой резьбой. Донце 54 см. Лопасть 77 см. У/207

Прялка составная нач. XX век.с точеной, расписной ножкой. Донце 56 см. Лопасть 82 см. № У/208

Прялка составная нач. XX век.с точеной. Донце 63 см. Лопасть 73 см. № У/209

Прялка составная XIX век.с трехгранно-выямчатой резьбой Донце 61 см. Лопасть 83 см. № У/210

Прялка составная с трехгранно-выямчатой резьбой XIX век. Донце 58 см. Лопасть 72 см. № У/212

Прялка составная с трехгранно-выямчатой резьбой XIX век. Донце 63 см. Лопасть 82 см. № У/213

Прялка составная с трехгранно-выямчатой резьбой XIX век. Донце 75 см. Лопасть 82 см. № У/214

Прялка составная с трехгранно-выямчатой резьбой XIX век. Донце 67 см. Лопасть 82 см. № У/215

Прялка составная с трехгранно-выямчатой резьбой, потайной нишей в ножке. XIX век. Донце 70 см. Лопасть 68 см. № У/226

Прялка составная XIX век. Донце 78 см. Лопасть 77 см. № У/211

Прялка составная XIX век. Донце 61 см. Лопасть 80 см. № У/197

Прялка составная XIX век. Донце 70 см. Лопасть 83 см. № У/216

Прялка составная XIX век. Донце 64 см. Лопасть 82 см. № У/217

Прялка составная, точеная ножка, нач. XX век. Донце 74 см. Лопасть 72 см. № У/218

Прялка составная с латунной кнопкой. XIX век. Донце 58 см. Лопасть 63 см. № У/219

Прялка составная XIX век. Донце 67 см. Лопасть 77 см. № У/220

Прялка составная, на лопости надпись "мамина", XIX век. Донце 61 см. Лопасть 73 см. № У/221